В пристальном взгляде офицера ему почудился намек на восхищение. Но если бы когда-нибудь тому вздумалось прогуляться по улицам Милана в одиночку, то он пошел бы в своей обычной униформе, которую не разрешалось снимать. Человек вроде этого офицера не мог себе представить, что Шейн свободно разгуливает в городе среди обыкновенных людей, как не мог он представить, насколько необходимы Шейну эти несколько мгновений мнимой свободы.

– Прекрасно,- вымолвил офицер.- Вы полетите с Ам Мехоном. В аэропорту у стойки хозяина вас направят на нужный рейс.

– Благодарю,- сказал Шейн.

– К вашим услугам.

Они оба неизбежно переняли, с горечью подумал Шейн, обороты вежливости и интонацию своих хозяев…

Он вышел через правую створку тяжелых двойных дверей и спустился по ступенькам. Само собой, такси поблизости не было. Ни одно человеческое существо без надобности не стало бы слоняться у штаба чужаков. Он свернул на ту же улицу, по которой шел недавно в поисках площади.

Он прошел квартал от штаба и остановился на углу в ожидании. Время шло, а такси не появлялось. Он начал подумывать о том, чтобы и дальше идти пешком от алаагской цитадели, когда наконец увидел медленно проезжающую мимо машину. Он махнул рукой, и она подъехала к поребрику.

– В аэропорт,- бросил он водителю, едва взглянув на этого худого человека в пальто и автоматически открывая дверь такси. Он стал залезать в машину - и споткнулся обо что-то на полу.

Дверь с силой захлопнулась, такси рвануло с места. Его схватили, завернули руки за спину; это были двое мужчин, сидевшие до того на корточках на полу машины у заднего сиденья. Он почувствовал у горла что-то острое.

Опустив глаза, он увидел так называемый стеклянный нож - по сути дела кинжал, сделанный из осколка стекла, зажатого между двумя половинками деревянной ручки. Стекло образовывало режущую кромку и могло быть, в точности как это, ошкурено до остроты бритвы.

– Лежи смирно!
– прорычал по-итальянски один из мужчин.

Шейн лежал смирно. Он почуял отвратительную, застарелую вонь грязной одежды от обоих державших его мужчин. Такси быстро уносило его по незнакомым улицам к неведомому месту назначения.

Они ехали по меньшей мере двадцать минут, хотя невозможно было угадать, какая часть пути ведет к цели, а какая - должна сбить Шейна с толку в его попытках оценить длину маршрута. Через некоторое время такси свернуло в сторону, запрыгало по ухабам неровной мостовой и въехало под тень арки. Потом машина остановилась и двое людей вытолкали Шейна из нее.

Он едва успел бросить взгляд на темный и не слишком чистый двор в окружении зданий, и его тотчас же подтолкнули вверх по двум ступеням, через дверь и в длинный, узкий коридор, заполненный кухонными запахами.

Шейна вели дальше по коридору, скорее оцепеневшего, чем испуганного. Им владело чувство сродни фатальной неизбежности. Два с половиной года жил он с мыслью о том, что однажды обычные люди узнают, что он один из тех, кто работает на пришельцев; и когда это произойдет, он станет для них объектом жгучей ненависти, которую все они питают к завоевателям, но не смеют открыто показывать. В воображении он много раз проживал эту сцену. И все же ужасно, что она наконец воплотилась в реальность, но в этой ситуации его эмоции почти истощились. В конечном счете почти облегчением было знать, что маскарад окончен и открыто его истинное лицо.

Двое внезапно остановились. Шейна втолкнули в дверь справа от него, и он очутился в комнате, ярко освещенной единственной мощной лампочкой. По контрасту с затененным внутренним двором и сумрачным коридором яркий свет на секунду ослепил его. Когда глаза привыкли, он увидел, что стоит перед круглым столом и что комната большая, с высоким потолком, старой, закопченной краской на стенах и единственным окном, плотно закрытым затемняющей маркизой. Провод от лампочки шел не к потолку, а пересекал его по диагонали, мимо закрытого колпачком газового подвода, и спускался по дальней стене к велосипедному генератору. На велосипедной части генератора сидел молодой человек с длинными черными волосами и, как только свет лампочки под потолком начинал тускнеть, энергично нажимал на педали, пока свет снова не становился ярким.

В комнате находилось еще несколько мужчин, двое из них - у стола, и только одна женщина. Он узнал ее - это была та самая пленница за прозрачным экраном. Сейчас она взглянула на него с совершенно отстраненным видом - и, даже пребывая в оцепенении, ему показалось странным то, как сильна была его эмоциональная реакция, когда он увидел ее, так же как и то, что женщина его совершенно не знает.

– Где владелец одежной лавки?
– спросил один из мужчин, сидящих за столом, обращаясь ко всем присутствующим на североитальянском диалекте с примесью английского уроженцев Лондона. Он был молод - по виду одних лет с Шейном, но, в отличие от того, сухощав, атлетического сложения, с прямым носом, сильной квадратной челюстью, тонкими губами и коротко подстриженными белокурыми волосами.

– Там, в складском помещении,- произнес голос на том же итальянском, но без акцента.

– Приведите его сюда!
– приказал мужчина с короткими волосами. Сидящий рядом с ним человек не вымолвил ни слова. Это был тучный мужчина лет сорока с небольшим, одетый в поношенный кожаный пиджак. Изо рта у него торчала трубка с коротким чубуком. Лицо его было круглым. Он выглядел совершенно по-итальянски.

Дверь позади Шейна открылась, а потом закрылась. Через минуту она снова открылась и перед Шейном предстал мужчина с завязанными глазами, которого он признал как владельца магазина, где купил двустороннюю тунику. Повязка с глаз была сорвана.