От подсчета стульев меня отвлек телефонный звонок.

— Ты где?

— Здесь.

Издевательский ответ, сам знаю. Когда на мои вопросы так отвечают, я злюсь, хоть и не подаю виду. Но Эдо такими штучками не проймешь.

— Уже приехал? Ну и как тебе?

Это, между прочим, он, зараза такая, на правах старинного друга, духа-хранителя и периодически исполняющего обязанности министра моих внутренних дел присоветовал мне съездить в Сполето: ах, седая древность, римский акведук, собор двенадцатого века, фрески Филиппо Липпи и еще примерно полсотни культурных аргументов в таком духе. Теперь от меня, надо понимать, требовалась реплика: "О да, ты был прав, это круто", но я обманул его ожидания, не выучил роль и понес отсебятину.

— Пока с определенностью могу сказать одно: тут зверски холодно. И очень много стульев.

— Стульев? Это как?

— Это так: на улицах всюду, куда ни глянь, стоят беспризорные стулья. Некоторые даже на проезжей части.

— Чтобы усталому путнику было куда присесть. — Мой друг наделен свыше дурацким даром мгновенно придумывать объяснения самым нелепым явлениям и происшествиям. — Надо же какой гостеприимный городок.

— Не сказал бы, — проворчал я. — Все вокруг нахрен закрыто. Даже кофе выпить негде.

— А который час? Ну правильно, и должно быть закрыто. У них же с полудня до четырех сиеста.

— Ага, — мрачно подтвердил я. — Население спасается от лютого зноя. Плюс шесть по Цельсию и ледяной ветер с гор.

— Ничего, ничего. Зато тебе есть куда преклонить усталое бедро. — Этот злодей был полон оптимизма.

— Жопу, — кротко сказал я.

— В смысле?

— Не бедро, а жопу. Если уж преклонять. Хочется точности в деталях. Это, наверное, от холода.

— А то у тебя, сироты, фляжки с ромом в кармане нет.

А кстати, есть. Положить я ее не забыл, а вот достать почему-то в голову не пришло. По всему выходит, я спасен.

— Спасибо, — сказал я. — Ты вовремя напомнил.

— Ну вот, — заключил Эдо. — Надеюсь, минут через пять ты наконец поймешь, что плюс шесть — это не минус шесть. При такой благословенной температуре уже вишни небось цветут.

— Цветут, — согласился я. — Вовсю. Возможно, через пять минут я перестану считать их дурами. Сейчас проверим. Время пошло.

Сунул телефон в карман и огляделся по сторонам в поисках подходящей скамейки. Подходящей — в смысле, не каменной. Потому что куртка у меня короткая, как летняя ночь. Но, увы, не настолько теплая. Я же думал, на юг еду.

Единственной альтернативой хладным каменным насестам, окружившим трубящего ангела, оказался стул — тот самый, с гнутыми ножками и до белизны истертым гобеленовым сиденьем.

Я достал из одного кармана фляжку, из другого портсигар, уселся на стул и расслабился прежде, чем успел сделать глоток рома, — стул был очень удобный, словно бы по моей мерке сделанный, таковы чудесные свойства старой мебели. А теперь вместо стульев, на которых удобно сидеть, стали делать стулья, с которых можно легко и без сожалений вскочить в любой момент; собственно, чем раньше, тем лучше. Таков, вероятно, дух времени.

Я закурил, спрятал фляжку в карман, но тут же снова достал и сделал еще один глоток. Не согрелся, но почувствовал, что мне вот-вот, буквально через несколько секунд станет тепло, и это обещание оказалось столь восхитительным, что я прикрыл глаза и замер, прислушиваясь к блаженному бормотанию организма. Я бы еще долго так сидел, но сигарета, сгоревшая на ветру почти без моего участия, обожгла пальцы. Я огляделся по сторонам, урны не увидел, в конце концов сунул окурок в щель между камнями, поднялся и пошел куда глаза глядят.

Глаза, надо сказать, глядели во всех направлениях сразу: на возвышающуюся над городом твердыню Рокка, на шпиль кафедрального собора и на живописно облупившиеся стены домов в начале улицы Гарибальди, а ведь где-то здесь еще должен быть римский акведук, и разрушенный амфитеатр, и арка Друза, и фрески этого, как его, Филиппо Липпи, знать бы еще, что за хрен с горы, и… И, и, и.

Какое-то время я суматошно метался по безлюдным переулкам. Узкие булыжные мостовые, наглухо закрытые ветхими ставнями окна, буйно цветущие вишни, каменные ступени и причудливо изогнутые арки — все это мне одному, потому что никого кроме меня нет на улицах Сполето, похоже, у них тут на время сиесты объявлен комендантский час, одно спасает — у патрульных тоже сиеста, так что хватать меня и водворять в помещение некому. Наконец, привлеченный изодранной, выгоревшей на солнце, но все еще яркой афишей с надписью: "Dei Due Mondi", [23] я свернул в переулок, сперва показавшийся мне тупиком, увидел в просвете между домов крепостную стену, сложенную из выбеленных временем камней, и пошел к ней, понукаемый чем-то вроде чувства долга: если уж считается, что я приехал сюда глазеть на древности, то вот же она, самая что ни на есть седая старина, поэтому — вперед.

Какое-то время я неторопливо брел вдоль этой стены, почти неосознанно касаясь ее ладонью, словно бы старался отблагодарить лаской за какую-никакую, а все-таки защиту от ветра. И только потом заметил, что теперь слева от меня — еще одна бледная древняя стена сравнительно невысокого, примерно с трехэтажный дом, но, насколько я мог судить, огромного в диаметре круглого здания. Обе стены шли параллельно друг другу и многообещающе изгибались где-то вдалеке. Я постарался припомнить все, что читал о Сполето перед поездкой, но так и не понял, куда забрел. Нет здесь таких колоссальных строений. То есть, как оказалось, есть, но никем почему-то до сих пор не описанное и не сфотографированное. На меня одна надежда.