— Возможно... Дело в том, что последние два дня она плохо занимается. Может быть, вы слышали, что их класс дал обещание отлично закончить школу и, надо сказать, что ваша дочь до сих пор шла одной из первых...

При этих словах Ольга Николаевна насторожилась. В памяти возник позавчерашний разговор о замужестве. «Неужели это на нее так подействовало?» — подумала она, но сейчас же отбросила эту мысль.

— Мы, педагоги, и школа вообще, — продолжал медленно говорить учитель, подбирая нужные слова, — очень зависим в своей работе от семьи учащихся. Обычно приходится искать причину неуспеваемости или какого-то особого состояния ребенка в семье...

— Я понимаю вас, но как объяснить, что Аня стала лентяйничать, не знаю. Вообще это на нее не похоже.

— Да. Мне кажется, что девочка сильно переживает... у нее какое-то нервное потрясение... И вот я пришел к вам выяснить...

Ольга Николаевна встала и отошла к окну. Некоторое время она смотрела на большой одинокий тополь, росший во дворе дома. Теперь она не сомневалась, что «нервное потрясение», о котором говорил учитель, было вызвано последним разговором. Ничего другого нет и не может быть. Просто она не сумела передать дочери хотя бы крошечную частицу своего чувства, не сумела, как нужно, рассказать о случившемся. «Что же это такое? — думала она. — Неужели Аня сама не понимает таких жизненно обычных вещей? Или она боится иметь отчима? Боится потерять мою любовь?»

Константин Семенович терпеливо ждал. Он видел, что мать встревожена, но колеблется и стесняется говорить на такую интимную тему.

— Ольга Николаевна, вопросы воспитания требуют полной откровенности, — осторожно напомнил он. — Если вам, по какой-то причине, неприятно или не хочется говорить на эту тему, то скажите прямо...

— Я понимаю, — согласилась она, выходя на середину комнаты. — Хорошо! Будем говорить откровенно. Я вижу, что вы уже все знаете.

— Знаю я очень мало. Из третьих уст.

— С Аней вы не говорили?

— Нет. С ней говорить сейчас не стоит.

— Почему ее до сих пор нет? — вдруг встревожилась Ольга Николаевна. — Она сегодня даже не ночевала...

— Она сейчас у своей подруги.

— У Нади Ерофеевой?

— Да.

Ольга Николаевна нервно заходила по комнате, постоянно вскидывая голову и поправляя волосы. Ей было досадно и неприятно, что приходится говорить с посторонним человеком о своих отношениях с дочерью, о своих чувствах.

— Я так и думала... Она, видите ли, рассердилась на меня. Позавчера мы с ней поссорились. Мне казалось, что она вполне взрослая, много читает и вот... Оказывается, она еще совсем девчонка. Она запретила мне выходить замуж. Ну, что же это такое?

Ольга Николаевна ожидала, что после такого сообщения Константин Семенович снисходительно улыбнется, но учитель оставался серьезным.

— Ольга Николаевна, — как можно мягче сказал он. — Я не говорю о вас, но часто матери, занятые работой, не замечают переходного момента и оказываются в ложном положении по отношению к своему ребенку. Они привыкли считать его маленьким... и детям приходится самостоятельно решать сложные вопросы жизни. Родители забывают, что юность смотрит на жизнь совсем другими глазами, чем они. Простите, я, может быть, говорю неясно?

— Нет, нет. Я понимаю вас, Константин Сергеевич, — торопливо сказала она, путая отчество учителя. — Это действительно сложные вопросы воспитания... Я не понимаю, почему Аня так резко реагировала на... на перемену нашей жизни. Может быть, она меня ревнует...

— А что она вам сказала? — спросил учитель.

— Она сказала, что мое замужество оскорбляет память ее отца, — призналась Ольга Николаевна и при этом показала рукой на фотографию. — Но я думаю, что это только предлог. На самом деле есть какая-то другая психологическая причина.

— А я убежден, что причина именно эта. И только эта. Ее отец!

— Вы так думаете? — недоверчиво и настороженно спросила она.

— Убежден!

— Но ведь это нелепо...

— Нелепо для нас с вами, с высоты наших лет, — перебил ее учитель. — Не беспокойтесь, я не буду убеждать вас оставаться вдовой... Наоборот. От всей души желаю вам счастья, но не считаться с мнением вашей дочери вы не имеете права. У нее такой решительный и волевой характер...

— Это верно... Но что она может сделать?

— Ольга Николаевна, она не говорила вам такой фразы: «Или он, или я!»?

— Да, да. Совершенно верно. Именно так она и заявила: «Или он, или я!» Откуда вы об этом знаете?

— Из третьих уст, — напомнил учитель. — А вы не подумали о том, какая угроза стоит за этой фразой?

— Вероятно, сгоряча решила от меня уйти, — с грустной улыбкой промолвила она. — Ведь все дети мысленно уходят от родителей, чтобы наказать их.

— Я боюсь, что она может сделать что-нибудь и похуже...

Ольга Николаевна побледнела. Затем лицо ее покрылось пятнами, глаза широко раскрылись.