Шрифт:
И такую замечательную маму Яна не любила. Она регулярно устраивала Олимпиаде скандалы, орала, топала ногами и пугала ее.
– Поеду к Тоне жить, брошу тебя и уйду!
– Значит, Яна вовсе не голодала в детстве? – воскликнула я.
– Голодала, – затрясла головой Валя, – да у них на столе чего только не было! Икру ели, и не на праздник!
– И оборванкой Яна не ходила?
– Никогда. Вот хамкой была.
Я в растерянности поковыряла пальцем клеенку.
– Знаете, мы дальние родственники Олимпиады.
– Я поняла уже, – кивнула Валя.
– Так вот, моя племянница приезжала в Мирск после смерти Липы и обнаружила Яну одну, в нетопленой избе, в ужасной старой жакетке. Девушка пожаловалась, что голодает, мерзнет…
– Что? – вытаращила глаза Валя. – Ну прямо офигеть, не встать! Липа умерла в больнице, инфаркт с ней приключился. Только ее положили, Яну Тоня к себе увезла, когда же Олимпиада умерла, Антонина избу сначала заперла, а потом, спустя месяц, все мало-мальски ценное увезла. Дом она продать хотела, да кому он нужен. Яна у нее жила, ходила на занятия в училище медсестер, так-то вот, а уж где потом работала, не знаю. Она в Мирск очень редко приезжала.
Может, когда ваша племянница заявилась, Яна как раз тут была, за чем-нибудь приперлась! Мебели хорошей и занавесок уже не было, люстры тоже, холод небось в доме стоял, изба-то не топлена давно, вот она и накинула одежонку, в которой наши бабы на огород ходят… Ой, я вспомнила!
– Что? – оживилась я.
– Так про кацавейку! – завела Валя. – Я дома сидела, чаи гоняла, на улице мороз стыл, жуть. А нам еще свет вырубили. Сижу, значит, свечку жгу, книжку читаю. Тут дверь распахивается и вваливается Яна, такая расфуфыренная, куртка красивая, сапожки замшевые.
Валя, естественно, угостила подругу чаем, потекла беседа. Яна пожаловалась, что Тоня, у которой она сейчас живет, совсем сошла с ума.
– Ну прикинь, – возмущалась девушка, – велела мне сюда ехать, в мороз, угадай зачем?
– Не за картошкой же, – улыбнулась Валя.
– Кому она нужна, – скривилась Яна, – может, конечно, тут, в деревне, и хорошо всякие овощи сажать, только мы, городские, лучше в магазине купим.
Валя хотела было ехидно поинтересоваться: «И давно ты городской стала?», но промолчала, а Яна, прихлебывая чай, продолжала жаловаться.
– Ваще сбрендила! Велела в доме, на чердаке сундук найти, в нем какие-то шмотки, очень ей нужные!
Пакет с детской одеждой. Я говорю: «Тоня, холодно!»
А она: «Нет, поезжай, очень срочно надо». Ну и пришлось по морозу переть!
Налившись чаем, Яна вздохнула:
– Пойду в грязи рыться.
– Возьми мою плюшку, юбку и валенки старые, – предложила Валя, – а то измажешь красивую одежду.
– Твоя правда, – кивнула Яна и переоделась.
Красивую куртку, сапожки, брюки и пуловер – все дорогое, отличного качества она оставила у Вали, на себя нацепила рванину, которую дала ей подруга, и отправилась возиться на чердаке.
Больше Валя Яну не видела. Когда часы пробили одиннадцать вечера. Валя испугалась. Ей неожиданно пришло в голову, что подруга детства могла упасть, сломать ногу и теперь лежит одна в избе и зовет на помощь.
Глава 17
Схватив фонарь, Валя побежала к Гостевым. Но в доме никого не было. В полном недоумении Валя вернулась домой. Получалось, что Яна уехала в Козюлино прямо в вещах, в которых Валя возится на огороде, в «плюшке» и старой юбке, а красивую куртку, сапожки, брюки и пуловер бросила.
На следующее утро местная продавщица Нюра растрепала, что вчера в Мирск заявилась незнакомая девица на такси. Она спрашивала у Нюры, где находится дом восемь.
– Живут же люди, – вздыхала Нюра, описывая незнакомку, – молодая совсем, а в шубке из норки, шапочка такая же, сумка кожаная. А уж пахло от нее!
Закачаться. И собой хороша, прямо картинка!
Незнакомка дошла до дома Гостевых и исчезла в избе. Назад она вернулась вместе с Яной, одетой самым диковинным образом: в плюшку и рваную юбку.
Красавица обнимала Яну, а та плакала. Нюра чуть не вывернула шею, глазея на происходящее. Парочка влезла в такси и была такова.
– Больше она сюда не заявлялась, – сказала Валя, – ее вещи вместе с сумкой я в шкаф спрятала, так и висят до сих пор.
– Можете показать? – тихо спросила я.
Валя кивнула и ушла. Минут через пять она вернулась, неся красный пуховичок, брючки, пуловер и торбочку на длинном ремешке.
– Вот, глядите.
У брюк и свитера карманов не было. В пуховике нашелся билет на автобус и смятый носовой платок, в торбочке лежала расческа, пудреница, губная помада, сборник анекдотов «Про это» и письмо. Я повертела в руках конверт. Адрес был написан четким, округлым, «учительским» почерком. «Козюлино, улица Бондаренко, дом 2, квартира 8, Гостевой Яне».