– Нет так нет, – покладисто ответила Ксюша, – наверное, скоро вернется. Ну, девочки-мальчики, гулять пойдете?

Рейчел, Рамик, Муля и Ада ринулись к двери.

– Тише, тише, – засмеялась Ксюша, – с ног сшибете.

Радостно улыбаясь, она пошла к лифту. Я молча глядела ей вслед, чувствуя, как к глазам подкатывается горячая влага. Нет, Ксюша, Володя никогда не позвонит и не вернется, нам всем придется учиться жить без него.

…Анечка Веревкина оказалась самой настоящей красавицей. Огромные черные глаза, бездонные, словно море, смоляные волосы, красивыми крутыми волнами падающие на точеные плечики, но кожа не смуглая, а нежно-розовая, похожая на лепестки бутонов шиповника… И фигура не подкачала. Анечка запросто могла сделать карьеру в модельном бизнесе. Рост у нее был, очевидно, где-то около метра семидесяти пяти, талия тонюсенькая, бедра стройные, но в отличие от большинства плоскогрудых «вешалок» бюст Ани тянул размер на третий, никак не меньше… И зубы у нее оказались хороши, и ногти на руках были удлиненной миндалевидной формы! Бывают же такие счастливые женщины, которым господь отсыпает всего полной мерой…

– Это вы мне звонили? – вежливо спросила хозяйка, отступая в глубь квартиры.

– Да, простите за беспокойство.

– Ничего, ничего, – воспитанно ответила девушка и провела меня на кухню.

– Что случилось с Соней? – спросила она. – Видите ли, я прилетела вчера днем, сразу кинулась к маме, просидела у нее всю ночь и только-только пришла сюда. Вообще говоря, собиралась позвонить Софье, я ей подарок привезла. Вот.

Она легко поднялась с табуретки и взяла с подоконника трехлитровую банку с красной икрой.

– У нас на Сахалине этот деликатес просто даром, правда, вывозить нельзя, но знакомые летчики помогли. У меня ведь муж служит в военной авиации, друзей в небе полно… Соня обожает икру, именно красную, черную на дух не переносит, а эту способна есть ложкой и без хлеба или картошки. Я всегда удивлялась, глядя на нее. Купит баночку и вмиг проглотит, мне бы сразу плохо стало.

Я вздохнула. Надо же, точно так же любил красную икру и Володя. Иногда мы с Катериной покупали ему грамм двести и торжественно подносили на блюдечке. Майор мигом проглатывал угощение и довольно щурился.

– Ты бы хоть с хлебом ел, – поднимал в Катюше голову врач, – или с сухариком! Разве можно так, без «гарнира»!

– Нет, девушка, – смеялся Володя, – вы ничего в икре не понимаете, красная, в розетке, да под чай сладкий… Восторг!

Я лично и представить себе не могла, как можно запихнуть в рот ложку соленых рыбных эмбрионов и потом прихлебывать сладкое, как растворенный мармелад, пойло. Но в конце концов, каждому свое. Едят же некоторые огурцы с медом или шоколад с арбузом?

– Она ее запивала невероятно сладким чаем, – завершила рассказ Аня, – икру клала в розетку и ела, как варенье!

Я уставилась на девушку во все глаза, искренне пораженная полным совпадением вкусов Володи и Софьи. Но Анечка, очевидно, поняла мое удивление по-своему, потому что спокойно улыбнулась:

– Понимаю, такое сочетание выглядит дико, но, например, моя сестра обожает селедку со сгущенным молоком.

Мы помолчали, потом Аня дрогнувшим голосом спросила:

– Соню правда убили?

– Да.

– Как?

– Ударили кухонным ножом.

– Каким? – вскрикнула Аня. – Длинным, жутко острым, с красной ручкой? Ужас, это я его ей подарила!

Я не знала, как выглядит нож, которым зарезали Соню, но на всякий случай быстро сказала:

– Нет, нет, короткий, с широким лезвием, а рукоятка зеленая.

Аня слегка успокоилась, вытащила «Золотую Яву», чем немного удивила меня. Такой девушке подошли бы другие сигареты, поэлегантнее. «Парламент», в конце концов. Впрочем, удивляло не только это.

– Разве ваш муж летчик?

Анечка затянулась и кивнула:

– Да, именно поэтому нам и пришлось уехать на Сахалин из Москвы. Впрочем, надеюсь, что Павла в конце концов переведут в столицу.

– А Наталья Константиновна говорила, будто он моряк и вы живете в Североморске…

Анечка удивленно вскинула брови.

– Нет. Странно, что она перепутала, хотя мы не переписывались, несмотря на то, что одно время пытались дружить. Впрочем, с Соней тоже не обменивались письмами, мне некогда, все-таки двое детей, да и она не любительница водить ручкой по бумаге…

– У вас двое детей? – изумилась я, оглядывая безупречную фигуру красавицы.

– Близнецы, – спокойно пояснила та, – годовалые, с мужем остались, то-то ему достанется, бедному! – И без всякой паузы спросила: – А что, Соня в «Лилии» работала или ушла куда?

– Нет, в салоне.

– Странно, – вздохнула Аня.

– Почему? – удивилась я.

– Да так, – увильнула от ответа девушка, – честно говоря, я полагала, она устроилась в другое место.

– Почему? – повторила я.

Анечка глянула на меня своими черными, словно лакированными глазищами.

– Вы из милиции? Или не так?

Москвичи крайне беспечны. Большинство из нас, несмотря на криминальную обстановку в столице, бесстрашно распахивают входную дверь, не спрашивая «Кто там?». Впрочем, даже задающие этот вопрос, услыхав ответ: «Из собеса» или «Проверка Мосэнерго», моментально впускают в квартиру незнакомого человека, не интересуясь документами, а уж любая форма парализует чувство недоверия в один миг. Вид человека в белом халате или милицейском мундире просто завораживает… Только хорошо бы помнить, что костюмчик сотрудника правоохранительных органов запросто можно приобрести в «Военторге» вместе с фуражкой, погонами и резиновой дубинкой, а с белым халатом и того проще. Верительных грамот никто не требует, впрочем, сейчас, когда повсеместно стоят цветные ксероксы, лазерные принтеры и сканеры, «создать» любую ксиву можно без особых усилий. К тому же наши люди, вернее, бывшие советские граждане, те, чье детство, как у меня, прошло при тотальном режиме, заслышав слова: «Мы из милиции», мигом вытягиваются по струнке и начинают оказывать содействие органам. Наверное, в нас говорит генетическая память отцов, матерей и дедов, переживших сначала 1918 и 1924, а затем 1937 и 1952 годы. Поэтому я запросто могла сказать Ане: «Да».