— Говорю ему: так делай, а он: можно по-иному, лучше, говорит. Пререкается, — Вагапов не скрывал досады.

А Князев не оправдывался: пререкался так пререкался. Лишь месяц спустя майор понял, что покривил Вагапов душой. На самом деле сержант подчиненных к станции не подпускал, профилактику делал сам, ни с кем не советуясь. Трудно было ему возражать. Вагапов опасался, как бы не подорвался его командирский авторитет.

Когда майор указал ему, что за буквой нужно видеть прежде всего живых людей, Вагапов ответил:

— Мне, товарищ майор, морские цели надо искать, а не Князева разглядывать…

Короче, сержант сам подал повод поговорить об этом на комсомольском собрании. Никто не отмалчивался, но не все осуждали Ваганова. Иные поддерживали.

Игорь Васильевич тогда своего мнения не навязывал, но для себя решил: надо провести эксперимент. Случай вскоре представился. Вагапова откомандировали на трехдневное совещание классных специалистов в отряд. Обслуживать РЛС остался Князев.

И вышло так, что в первый же день померк индикатор. Князев спокойно, не паникуя, попросил разрешения начать ремонт. С Виталием Казаковым проверили все узлы РЛС. Ни майор Подлесный, ни прапорщик Александр Трусов в их работу не вмешивались. Вот экран вновь вспыхнул, развертка стала выхватывать из зеленоватых глубин экрана цель за целью.

Помощи инженеров не понадобилось. А Князев напевал:

С помощью локатора Видно до экватора…

Вернувшись с совещания, Вагапов ревниво ощупал станцию. Убедившись, что она в полном порядке, растроганно сказал на родном языке:

— Рахмат, дуслар! Спасибо, друг!

Сейчас Равиль живет и работает в Татарии. Но в каждом письме на заставу обязательно спрашивает: «Как вы там? Техника как?» Князев неизменно сообщает: «Порядок! — не забывая сказать об Аркадии Зыкове и Сергее Дубровском, новеньких операторах: — Смена что надо!»

Майор продолжает фотографировать. У Игоря Васильевича волевое лицо, глаза с лукавинкой. За плечами — большая жизнь. Особый след в душе оставила война. Пятилетним мальчишкой он увидел фашистов, на мотоциклах и танках ворвавшихся в Мещевск. Тяжело было матери Марфе Михайловне с тремя малолетними детьми. Голодно, холодно, бесконечные думы о муже. В первый же день Великой Отечественной войны Василий Григорьевич простился с семьей и заспешил в военкомат. Чтобы снова стать рядовым.

Все памятно: и встреча тяжело раненного под Курском отца, и конец войны, и школа в совхозе «Красный сад», где свекольным соком писали на старых газетах или углем на фанерках; и Алма-Атинское погранучилище, которое Подлесный окончил по первому разряду; и застава на памирском высокогорье — ничто не забыто. Но резче всего врезались в память картофельные очистки у немецких кухонь, пинки и подзатыльники от чужеземцев и морозное утро, когда пришло избавление.

В то утро яростно грохотали пушки, рвались снаряды, горели дома. Марфа Михайловна с детьми забилась в сарай. Неожиданно сюда вбежал замотанный бабьим платком фашист. Одна рука — то ли раненая, то ли обмороженная — завязана тряпкой. Подскочил к Марфе Михайловне, показал на подсумок с патронами, велел зарядить ему карабин. И она стала заряжать. Но едва гитлеровец выглянул на улицу из приоткрытой двери, сзади на его голову обрушился удар прикладом. Солдатка, мать троих детей, сдала пленного подоспевшим советским бойцам…

…Николай Полюхович. Застенчив. Но в деле — куда и девается застенчивость! Соорудит, если надо, все — от табуретки до жилого дома. Оружием владеет в совершенстве. Отличник.

…Юрий Осташкин, прожекторист. Внешне кажется медлительным, рассеянным. Но это только кажется. Непросто развернуть станцию, приготовить к действию. Все надо делать быстро, притом в кромешной тьме, на ощупь. Отличный расчет Осташкина намного перекрывает нормативы.

Много отличников? Верно! Потому и застава имени Героя Советского Союза подполковника Рубцова Герасима Архиповича отличная. О подвигах Рубцова и рубцовцев свидетельствует полуразрушенная временем и войной башня на берегу Черного моря. Здесь, среди руин, прорубив саперными лопатами траншеи в монолитном фундаменте, сражались бойцы с зелеными петлицами. Ротный миномет, три пулемета и патронов в обрез — все, что они имели. Враг ежедневно сыпал по триста килограммов фугасов на брата. Рушились стены, оплавлялись камни. Но до последнего дня над непокоренной башней развевалось изодранное осколками красное полотнище.

Рубцову с остатками полка, без боеприпасов в рукопашном бою не удалось прорвать вражеское кольцо и пробиться в горы, к своим. Последний раз из подвала монастыря он доложил по рации открытым текстом командиру 109-й дивизии генералу Новикову: «Сын-один потерял руку. Сына-два нет». Это означало: первый батальон полег полностью, второй батальон не смог прорваться из окружения.

С тех лет на отвесной скале осталась надпись: «Родина-мать не забудет чекистов». 28 фамилий самых отважных бойцов, кого рубцовцы вписали сразу же после боя, напоминают о стойкости и героизме пограничников. Но то, о чем недосказывают скалы у мыса, где пограничники приняли свой последний бой, то, о чем умалчивает пещера, где умер Рубцов, дополняют немногие из оставшихся в живых его однополчан.

Они напутствуют молодое пополнение, вручают солдатам оружие со словами:

— Знаю, ты будешь владеть оружием, как те, что сражались в годы войны. Верю, что скоро вручу тебе знаки воинской доблести.

Не так давно гостем заставы был ветеран Н. С. Соколов, приехавший к молодым воинам с Урала. Николай Семенович вспоминает о трагедии на мысе:

— Нас, нескольких раненых и контуженных, фашисты повели к пещерам. Мы увидели расстрелянных пограничников. Лица командиров были обезображены, всюду кровь.