Но так не будет. Слишком мы беспокойны. Даджек рисует карту ближайшего будущего, чертит на песке армию на марше. Хуже того, в песке есть провалы, и все выглядит так, словно Сжигатели мостов непременно попадут в один из них. Очень глубокий.

Паран, задыхаясь и сражаясь с накатившей болью, присел позади полуголого, покрытого татуировками воина. — Ты сидишь здесь с утра, словно бык — бхедрин, Ходунок, — сказал он. — Что вы с Вискиджеком завариваете, солдат?

Тонкие, длинные губы Баргаста искривились в подобии улыбки, хотя взор не отрывался от сцены внизу: — Кончается холодная тьма, — прорычал он.

— Худ тебе кончается. Солнце вот-вот сядет, ты, мазаный жиром дурак.

— Холодная и морозная, — продолжал Ходунок. — Ослепляющая мир. Я Сказание, и Сказание слишком давно не звучало. Но хватит. Я меч, готовый покинуть ножны. Я сталь, и в свете дня я ослеплю всех вас. Ха!

Паран сплюнул в траву. — Колотун упоминал твои приступы… разговорчивости. Он также говорит, что от них нет никакой пользы, если не считать потери жалких крох твоего обычного разумения.

Баргаст ударил себя кулаком в грудь, звук раскатился барабанной дробью. — Я Сказание, и скоро оно будет рассказано. Увидишь, малазанин. Все вы увидите.

— Солнце высушило твой мозг, Ходунок. Ну, сегодня мы вернемся в Крепь — хотя уверен, что Вискиджек уже тебе сказал. Придет Еж т освободит тебя от дежурства. — Паран встал, скрыв судорогу, вызванную движением. — И будет покончено с обходами постов.

Он потащился вниз.

Черт дери, Вискиджек, что вы с Даджеком задумали? Паннион Домин… Какую блошиную задницу не поделили мы с этими мятежными фанатиками? Эти штуки всегда возгораются. Всегда. Взрываются. Писцы переживают взрыв — они всегда уцелеют — и начинают потом обсасывать темные детали вер. Формы сект. Пожар гражданской войны для них словно бы еще один цветок, втоптанный в бесконечную дорогу истории.

Да, все блистает и горит только сейчас. Потом цвета тускнеют. Как всегда.

Однажды Малазанская Империя встретится лицом к лицу с фактом своей смертности. Однажды империю покроет прах.

Он склонился, когда еще один приступ боли скрутил желудок. Нет, не думать об империи! Не думать о смерти Лейсин! Верь в Тавору, Ганоэс Паран — твоя сестра спасение для Дома! Ты бы так с ним не управился. Куда лучше. Верь в свою сестру… Боль стихала. Глубоко вздохнув, капитан возобновил спуск к лагерю.

Тону. Клянусь Бездной, я тону.

Карабкаясь, как горная обезьяна, Еж достиг вершины. Кривые ноги несли его к Баргасту. Подойдя сзади, он резко дернул его за галун. — Ха, — сказал Еж, садясь рядом в воином, — я люблю смотреть, как у тебя глаза выпучиваются.

— Сапер, — отозвался Баргаст, — ты пена на камнях в середине потока, текущего от стада чахоточных свиней.

— Ты малец хороший, хотя и болтун. Уже замутил голову капитану, ха — ха?

Ходунок не отозвался. Его взгляд вперился в Талинские горы.

Еж стянул с головы рваную кожаную шляпу, ожесточенно поскреб жалкие остатки шевелюры, задумчиво поглядел на товарища. — Неплохо, — рассудил он. — Благородно и загадочно. Я впечатлен.

— Ты и должен. Такие позы нелегко сохранять, знаешь ли.

— Очень натурально. Так почему ты водишь Парана за нос?

Ходунок ухмыльнулся, обнажая запятнанные синим зубы: — Это смешно. К тому же объяснять — дело Вискиджека…

— Притом что он не может ничего объяснить. Даджек призывает нас в Крепь, собирает все остатки Сжигателей. Паран должен быть счастлив снова получить роту, вместо двух побитых взводов. Вискиджек сказал хоть что-то о переговорах с Брудом?

Ходунок слегка кивнул.

Еж поморщился: — Ну, так что?

— Они скоро будут.

— Спасибо и на этом. Кстати, ты официально освобождаешься от несения караула, солдат. Для тебя там внизу сварили мослы бхедрина. Я приправил калом, ну как ты любишь.

Ходунок встал. — Однажды я могу сварить и съесть тебя, сапер.

— И подавиться моей счастливой косточкой.

Баргаст нахмурился: — Я предлагал искренне, Еж. Чтобы оказать тебе честь, друг мой.

Сапер уставился на Ходунка, потом ухмыльнулся: — Ублюдок! Я почти поверил!

Фыркнув, Ходунок отвернулся. — Почти. Ха. Ха.

Вискиджек уже ждал Парана, когда тот вернулся к посту и передвижным рогаткам заграждения. Когда-то сержант, ныне заместитель Даджека Однорукого, грузный ветеран прибыл на летуне Морантов. Он стоял рядом с полковым целителем, Колотуном, оба смотрели, как группа солдат Второй армии грузит на кворлов собранную за неделю монету. Паран подошел к ним, ступая осторожно, чтобы не выказать владеющую им боль.

— Как нога, командор? — спросил он. Вискиджек пожал плечами.