Но он не отдал их. Та женщина, которую он должен теперь называть «ваша светлость», плакала, как маленький ребенок, после того, как мужчина оставил ее, и она бросила кольцо через всю комнату. По ее распоряжению ему принесли еду, и она сидела и смотрела, как он ел, и улыбалась ему. Она сказала большой, грудастой, с кислым лицом женщине отдать ему назад сверток, в котором находились ее кольцо и алмаз, и потом она наклонилась и поцеловала его в щеку перед тем, как его засунули в горячую воду по самую шею и стали отмывать от сажи.

Она милая. Глупая, конечно, и совсем не дружит с головой – это ж надо, называла его малышом и поверила в историю о приюте и локоне волос матери! Но все равно очень милая. Ну, он подержит ее кольцо день-два и продаст Мэгсу в следующий раз, когда придет к нему. К тому времени у него поднакопится побольше вещиц, правда, не стоит переусердствовать. Причина, по которой он никогда не попадался, была, вероятно, в том, что он никогда не жадничал. Он хорошо усвоил этот урок еще от Мэгса. Никогда не брал больше одной вещи из одного дома и никогда не брал тех вещей, которых, по его мнению, будет очень недоставать хозяевам.

Ники припустил босыми ногами по темной улице, скрываясь в тенях зданий и проклиная свои чистые волосы и кожу, которые делали его и одежду более заметным, больше походившую на красную тряпку для быка, если вдруг нехорошие люди решат выследить его на этих улицах.

***

Когда Эстель проснулась следующим утром, место в кровати возле нее было пустым.

Она почувствовала лишь легкое разочарование. В конце концов, он никогда не оставался до утра. И если бы он находился здесь, то, скорее всего, им было бы очень неловко. Что бы они сказали друг другу, как бы посмотрели друг на друга, если бы проснулись в кровати вместе при дневном свете? Помня горячую страсть, которую разделили прежде, чем уснуть.

Когда она встретит его внизу, например, в комнате для завтраков или, чуть позже, в другой части дома, он будет, как всегда, безупречно одет, молчалив, суров. Тогда будет легко смотреть ему в глаза. Он не будет казаться похожим на того мужчину, руки, губы и тело которого творили с ней то волшебство в темноте ночи.

Это хорошо, что его нет здесь сегодня утром. За ночь ее дважды одарили любовными ласками и молчаливой нежностью. По крайней мере, она будет считать, что это была нежность, пока не увидит его снова и еще раз не удостоверится, что он не способен к подобному проявлению человеческих эмоций.

Эстель отбросила одеяло, несмотря на то, что Энни еще не пришла и огонь в камине погас. Она стояла на одном месте и дрожала, задаваясь вопросом, на самом ли деле ее тошнит или это она просто желает чувствовать себя таковой. Она пожала плечами, и возобновила бесполезный поиск кольца. Эстель прочесала каждый дюйм комнаты за день до этого, и не раз, но кольца так и не нашла.

То, что ей следовало сделать, было повторением того, что она делала днем прежде. Она должна послать за Аланом и рассказать ему правду прежде, чем у нее будет время передумать. Если он разозлится на нее, если закричит или, что хуже всего, станет холодным, посмотрит на нее своими ледяными синими глазами и подожмет губы, то она, конечно, найдет для него резкий ответ. И нет нужды бояться его. Он никогда не бил ее, и она не думала, что может сделать что-нибудь настолько плохое, за что он станет ее бить.

А то, что он мог предпринять по отношению к ней, разве он уже не предпринял? Он решил отослать ее. Он уже не сможет сделать ничего хуже этого.

Ничего.

– О, Матерь Божья! – запричитала Энни несколькими минутами спустя, войдя в комнату с утренним шоколадом и увидев свою госпожу, стоявшую в углу комнаты, куда она бросила свое кольцо, – вы подхватите что-нибудь нехорошее.

Эстель бегло осмотрела себя и поняла, что она даже не накинула шаль поверх длинной ночной сорочки. Дрожа, она посмотрела на горничную и открыла рот, чтобы приказать девушке позвать его светлость, но вместо этого произнесла:

– Просто здесь холодно. Не принесешь ли угля, Энни?

Девушка присела в реверансе и вышла из комнаты.

И Эстель немедленно поняла, что момент упущен. В ту секунду, когда она открыла рот и произнесла слова о том, что следует принести уголь, чтобы разжечь огонь, она успела струсить.

Вчерашним утром было намного легче позвать Алана и признаться ему в пропаже алмаза. Тогда ей все еще было больно от обвинений, которые он швырнул ей в лицо накануне, и наказания, к которому ее приговорил. Она получила извращенное удовольствие, сообщив ему о повреждении его подарка, первого из тех, что он преподнес.

Но это утро отличалось от предыдущего. Этим утром она помнила его доброту по отношению к маленькому ребенку. И его ласковую нежность, проявленную к ней нынешней ночью. И ей хотелось бы надеяться, что, возможно, предыдущая ночь повторится сегодня, если ничего не случится в течение дня, не возникнет та враждебность, которая всегда крылась под видимой оболочкой их взаимоотношений, хотя и не выплескивалась на поверхность, за исключением тех случаев, когда ситуация выходила из-под контроля, как это произошло вчера утром.