Когда очередь держать ответ дошла до Лисицына, он стал было перечислять, сколько они заготовили сена, сенажа, силоса, травяной муки. Поздняков нетерпеливо его прервал:

— Эти сведения мы имеем. Говорите по существу: чем объяснить такие низкие темпы? По сводке вы на одном из последних мест!

— Погода не благоприятствует, Григорий Петрович, — ответил Лисицын, совершив по неопытности ошибку: на погоду здесь ссылаться не принято.

— Это что же, — недовольно повысил тон Поздняков. — Если погода плохая, значит, сенокос побоку? Значит, скот обрекаем на голодную зимовку? У вас, — он указал на Лисицына тонким пальцем, — много прекрасной техники, целый штат специалистов, опытные механизаторы! Да если бы вас всех расставить по крышам разгонять тучи — сразу бы стало вёдро!

— Вернусь — так и сделаем: влезем на крыши, — запальчиво ответил Лисицын под общий смех присутствующих. Поздняков с неудовольствием ерзнул на стуле. — Мы, Григорий Петрович, силосуем. Сено-то не сохнет!..

Из Чеканова они возвращались поздно вечером. Оба устали, Лисицын на бюро понервничал и теперь чувствовал себя неважно. Хотелось спать, а более того — есть. Столовка в райцентре была уже закрыта, и поужинать не пришлось.

«Ладно, бог с ним, с ужином. Перебьемся… Скоро приедем домой». Степан Артемьевич теперь мечтал о доме, как о земле обетованной. Их маленькая стандартная квартирка казалась ему чуть ли не роскошными палатами. Уют, созданный стараниями Лизы, манил. Так хотелось поскорее увидеть свет в знакомых окнах, встретить и обнять жену, конечно же скучающую без него… Стремление это еще более усилилось, когда сгустились сумерки. Машина мчалась по мокрой от недавнего дождя лесной дороге среди высокого и густого ельника. Сергей включил фары, и мир замкнулся на серой, посыпанной гравием ленте проселка с лужами и выбоинами.

Лисицын вдруг запел. Новинцев удивленно глянул на него, а Степан Артемьевич тянул с какой-то мрачной тоской:

Новинцев рассмеялся:

— Ты чего тоску нагоняешь? Откуда такая песня?

— Дед, бывало, пел. Выпьет рюмашку и заведет… Эх, работаешь, стараешься, и хоть бы разок похвалили. Все только ругают…

— За что же хвалить-то? — Новинцев поправил кепку, которая на ухабе съехала ему на глаза. — За что хвалить-то? Меня ведь тоже по головке не погладили. Сказали: я стал неким приложением к тебе. Вроде как хожу в няньках, вместо того, чтобы строго, по-партийному с тебя спрашивать… Помнишь?

— Помню. Вот и спрашивай. Созови партком и измолоти… Заодно уж… Помогай иммунитет вырабатывать.

— Какой такой иммунитет?

— Иммунитет — значит стойкость против разного рода житейских невзгод.

— Мудрено, батюшко, говоришь. Ишь, иммунитет ему нужен…

Помолчали, посмеялись. Новинцев обнял Лисицына, положив крепкую руку ему на плечо. Степан Артемьевич обратился к водителю:

— Сергей, как твои дела? Рассказал бы хоть анекдотец — все веселее ехать.

— Анекдоты у меня в голове не держатся, — обернулся Сергей. — Никак не запоминаются… А дела идут неплохо. Запроектирован сын…

— Как, уже?

— Надо успевать, Степан Артемьевич. Век такой.

Женился Сергей под Новый год. Лисицын вспомнил, как было весело у него на свадьбе. Гуляли по-современному, с танцами под магнитофон, с песнями.

— А если дочка? — спросил Лисицын,

— Нет, сын. В этом я уверен. Есть примета.

— Какая примета?

— Бабки говорят: если живот у будущей мамаши круглый, то родится дочка, а если остренький, то сын.

— Ишь ты! Все приметы знаешь! — сказал Лисицын.

— А как же. Иначе нельзя, — ответил Сергей. — Надо все знать.

Машина вырвалась из леса и помчалась сухой полевой дорогой.

Наконец шофер затормозил напротив одноэтажного дома, где жил с женой и двумя детьми Новинцев. Лисицын проводил его до калитки.

Было холодно и сыро. Небо к ночи прояснилось. Вдали над горизонтом, над лесами играл поздний отблеск зари. Он высветил верхний ярус облаков, они дымчато зарозовели по кромке. Новинцев и Лисицын невольно обратили внимание на этот угасающий небесный костер и уже пожелали друг другу спокойной ночи, но что-то удерживало их тут. Новинцев сказал:

— Надо нам поднажать на корма. Дела и в самом деле у нас неважные…

Лисицын ответил не сразу:

— Неужели я в самом деле либерал и слабохарактерный человек, как сказал на бюро Поздняков?

— Не думаю, — Новинцев взялся рукой за калитку. — Ты просто вежливый, обходительный. Местами деликатный…

— Это хорошо или плохо?

— Думаю — неплохо. Только надо быть потверже, более требовательным. Мне, кстати, тоже.

— Стучать кулаком по столу, ругаться, командовать? Восстанавливать всех против себя?

— Ну зачем так. Ты прекрасно понимаешь, что это вовсе не нужно. Необходимы уравновешенность и расчет. Ну, до завтра!

— До завтра, — ответил Лисицын и пошел к машине. Сергей ждал, не заглушив мотора. Степан Артемьевич отпустил шофера.

— Поезжай, отдыхай. Я пройдусь пешком, тут рядом.

Он отыскал среди других свой свет в окне и, радуясь, что Лиза еще, видимо, бодрствует, быстро пошел по влажным от дождя мосточкам.

Такого еще не бывало: едва он вошел в прихожую, как жена, мягкая, теплая, домашняя, родная, повиснув у него на шее, обняла его столь пылко, что он чуть не задохнулся.