Шрифт:
— Как долго! — наконец вымолвила она, поправляя сбившуюся прическу. — Неужели ты не понимаешь, как мне скучно одной! Ведь кроме тебя никого у меня нет. А ты бог знает где пропадаешь целыми днями. Хоть еще ночуешь дома…
— Успокойся, Лизок. Не суди меня строго: дела. Пойми, что нелегко быть директором отстающего совхоза…
— Ты ни разу не говорил, что он отстающий.
— Не говорил, потому что не считал его таковым. А теперь вижу: отстающий.
— Ты ездил в райком? Ну и как? — спросила она, вешая его плащ.
— Все в порядке. Получил це у, — полушутя ответил он.
— Что такое це у? Ценные указания?
— Разумеется.
— Ладно. Давай ужинать. Знаешь, что я приготовила? Жареную щуку!
— Где ж ты ее поймала?
— В сельпо продавали.
— У нас, кажется, и рыбаков-то нет.
— Значит, есть.
За ужином Лиза сказала:
— Скоро будет девятый день. Поминают усопших…
— Придется ехать в город?
— Надо сходить на могилу.
— Ну что же, раз надо — съездим.
— А как же наша туристская поездка? — спросила жена погодя.
— Обстоятельства складываются так, что…
— От нее придется отказаться?
— Придется. Столько дел! И не только текущих. Настроение не отпускное.
— У меня тоже. Теперь, когда скончалась мама…
— Давай отложим поездку до будущего года. И махнем знаешь куда? В Болгарию, на Золотые пески.
— Поживем — увидим, — без особого энтузиазма ответила Лиза.
Степан Артемьевич не получил в райцентре прямого указания строить животноводческий комплекс. Ему и не было ясно, одобрена ли его идея расширения фермы с расчетом на корма, которые предполагалось получить после освоения залежей. Он рассудил так: если это поддержано совхозными специалистами, значит, надо действовать. В конце концов, они хозяева в своем совхозе, и все будут определять конечные результаты, которых надо добиваться возможно быстрее.
Директор, не откладывая, послал агронома и зоотехника еще раз осмотреть и обмерить пустующие земли и составить заявку на мелиоративные работы. Он также попросил районное управление прислать проектировщиков составить проект и смету на строительство в Прохоровке.
На Лисицына обрушился ворох дел — и текущих, и связанных с будущим совхоза. И те и другие требовали внимания: дорога в Залесье, силовое хозяйство на Прохоровской ферме, строительство жилья для тех, кто будет обслуживать животных в пристройке, и еще многое. Стоило только копнуть целину, как надо было копать все глубже и основательнее.
Степан Артемьевич понимал, что начатое — только часть дела, и притом самая неотложная. В будущем предстояло браться за более солидные и крупные решения. Спокойной жизни не будет, ибо движение вперед связано с вечным беспокойством и поисками…
В голове у него уже зрели далеко идущие планы. Он предполагал соединить три отделения совхоза кольцевой дорогой, пересмотреть структуру посевов, с тем чтобы площади под кормовыми культурами приблизить к фермам, собрав их в единый мощный массив.
Но это в будущем. А пока он занялся заготовкой кормов. В этом ему оказал помощь Новинцев. Он поручил членам парткома хорошенько ознакомиться с организацией работ в каждой бригаде, выяснить, что мешает работе, и помочь в организации труда. Лисицын почувствовал крепкую поддержку. Дела пошли, кажется, живее.
За делами да хлопотами Степан Артемьевич не скоро собрался позвонить Вострякову и отказаться от путевок. Тот сам позвонил ему.
— Придется мне от поездки отказаться. Дел много, — ответил Лисицын. — Передайте путевки другим.
Сказочно необыкновенный мираж с видом на Канарские острова, появившись над горизонтом, растаял, подобно зыбкому облачку утреннего тумана…
Глава пятая
Лисицыну приснилось, будто он влез на крышу конторы, стал около печной трубы и, привязавшись к ней веревкой, чтобы не упасть, поднял руки и принялся размахивать ими, стремясь разогнать «несельскохозяйственные» облака. Он делал это молча и сосредоточенно, с упорством человека, одержимого навязчивой идеей. Рядом на тесовую крышу соседнего дома вскарабкался Новинцев и занимался тем же, только махал он не пустыми руками, а чем-то белым, похожим на простыню или широкое банное полотенце. Поодаль на плоской крыше сарая стояла Яшина и размахивала своей косынкой столь энергично, что едва удерживала равновесие. Еще дальше на крыше маячил Ступников. Он изо всей силы бил в деревянную колотушку, радостно приплясывал и кричал Степану Артемьевичу: «Они уже расходятся! Уже расходятся!»
Степан Артемьевич вдруг увидел, что веревка, которой он был привязан, перетерлась об острый угол кирпичной трубы, оборвалась, и он полетел вниз, крича: «А-а-а!»
…Жена проснулась от этого всполошного утробного крика и стала трясти его за плечо:
— Степа! Да проснись же!
Он открыл глаза, бессмысленно и ошалело огляделся и, придя наконец в себя, облегченно улыбнулся. Лизе эта улыбка показалась какой-то блаженной, и она поглядела на него со страхом и состраданием.
— Ты так сильно кричал!
— Разве?
— Я очень испугалась.
— Это я полетел с крыши.
— Зачем ты влез на нее?
— Разгонять облака.
— Ка-ак? — на лице жены появилось величайшее изумление.
— А вот так, — он сел в постели, поднял руки и энергично заработал ими. Лиза пришла в ужас:
— Что с тобой? Ты нездоров?
— Я вполне здоров. А облака посоветовал мне разгонять таким способом один руководящий товарищ.
Степан Артемьевич подмигнул жене, и она недоверчиво покосилась на него. Тут зазвенел будильник, оба вздрогнули от неожиданности, рассмеялись. Лиза соскользнула с кровати и, накинув халатик, босиком подошла к окну, раздвинула штору и сказала нараспев: