– А почему не кинематографии? – я капризно спросил.

Гуня скромно развел руками: что могу.

– Должности, конечно, не слишком высокие, но возможен рост.

Душевный мужик! Или это Инна старается, сердешная, переживает за резкость свою?

Глянул на Пеку – как?

– Нет! – прохрипел Пека. – Меня мои зеки ждут.

Гуня перевел взгляд на меня.

– И меня ждут… его зеки, – прохрипел я.

Заскрипел пол.

– Ты чего?

– Да собираюсь тут.

Я окаменел.

– Один, похоже, остался аргумент, – произнес он с тяжелым вздохом. – Зато аргумент этот всегда с собой!

– Так ночь же, – пролепетал я.

– Самое время.

Грузно ступая, ушел. На тяжкий труд. Часа три я метался… правда, не вставал… Заскрипела дверка.

– Ну что, поговорили? – пролепетал я.

– Это вы только разговаривать мастера! – усмехнулся он.

Откуда, интересно, у него такая информация?

– Все! – под утро Пека произнес. – Как Кузьмин вернется – к нему пойдем!

О моей роли я, кажется, догадываюсь.

– Так ты женишься… все же?

Это «все же» я зря сказал – довольно злобно он на меня глянул.

– Я горняк!

Горняки, видимо, сразу женятся, чуть что! Жалко, что я не горняк и не имею столь твердых убеждений… упускаю шанс!

Мы долго маялись, пытались уснуть, и вдруг дверка распахнулась – и мы зажмурились от хлынувшего солнца.

– Сгинь! – скомандовала Инна, увидев меня.

Нарисовал!

– О-хо-хо! Тошнехонько…

Мы снова валялись у цистерны с хирсой.

– Велит натурщиком стать у нее в академии! – хрипел Пека. – Голым перед студентами стоять. С х… до земли!

Ей, конечно, виднее.

– Надо было министерство брать! – вырвалось у меня. – Поздно уже. Гуня обиделся.

И его можно понять. А наше место – вот тут. Вот таков наш рабочий ответ всем этим революционерам, балеринам, министрам-капиталистам!

Правда, Пека что-то сник. Еще выпил и валялся, как куль. Я схватил его за грудки: «Я из тебя вытрясу образ!»

Обиталище наше скоро на склад стеклотары стало походить. Конечно, это требовало расходов немалых.

– Колготки женские, – читал я.

– Вычеркиваем!

Читать список вожделенных товаров, переданный «ходоку в столицу» его земляками (надо понимать, вместе с деньгами), Пека поручал почему-то мне (видимо, чтобы я разделял с ним моральную ответственность).

– Телевизор цветной.

– Это оставляем пока. Пошукай что-нибудь помельче.

– Кольцо с топазом.

– Это давай! – Вынимал деньги, обернутые запиской…

Продолжали чтение на другой день. Хотя читать уже особенно было нечего – все повычеркнуто.

– Колготки детские.

Вычеркнули, обливаясь слезами. Все-таки Пека был человек добросовестный, вел строжайший баланс и учет: что именно пропито, какого числа. И главное – в какое время. Вот так!

– Ты поймешь, что там за люди у нас. Слова упрека не скажут! Вот увидишь. – Пека вглядывался в сияющую даль. Такой оптимистический взгляд на мир свойственен, вообще, начинающим алкоголикам: вот сейчас, еще один глоток, и все засияет!

– О-хо-хо!

Мы снова с ним валялись у цистерны с хирсой.

– Рада предлагает мне ее заместителем по производственной части пойти. Квартира, машина, – выдал страшную кладбищенскую тайну мой друг.

Я резко (или мне показалось, что резко) сел. Ах вот оно что! Прощальный ужин! Прощай, наш трудовой с Пекой подвиг, неродившийся наш сценарий!

– На Пьяную Гору, стало быть, не вернешься? – самым незаинтересованным тоном осведомился я.

– Не только я вернусь на Пьяную Гору – но и ты туда поедешь. Все!

Он решительно поднялся.

Мы приблизились к сказочному домику за оградой. Рядом сиял пожарный водоем. По его поверхности, искажая гладь, сновали всяческие водомерки и уховертки.

– Ты первый заходи, – вдруг смалодушничал Пека.

– Нет уж, ты!

Рада сидела за столом, в углу висели саван, коса. Все как положено.

– Скажи, чтобы он ушел! – Она ткнула в меня острым пальцем.

– Наоборот, это я ухожу! – смело Пека произнес.

– Недоволен? Ты сколько взял с этих фраеров? Мало тебе?

– Меня это уже не колышет.

– Ах так?

Вскочила с кресла – и в то же мгновение была уже в саване, с косой! Лезвие сверкнуло у Пеки над головой – еле пригнулся. Вторым ударом она разбила сервант: целила в меня, но я успел рухнуть на колени. Широко машет! Звенели стекла. Имущества не жалеет! Или казенное оно? Мысли скакали галопом, а сам я ласточкой вылетел в окно, скатился по склону, пробежал по воде, аки посуху, и вломился в кусты. Я слышал за собой треск и горячо надеялся, что это бежит мой друг.