Тропа, по которой мы двигались, была не так уж плоха — скорее, это была дорога, где могли бы разъехаться две колесницы. Удобная дорога, а в лесу, несмотря на полуденный зной, было прохладно, но никто из нас не был спокоен — Кадеш был слишком близко. К тому же мы могли лишь гадать, в каком месте нас атакует отряд колесниц. Хотя в большинстве мест лес подступал к дороге, нам приходилось пересекать и поля, на краю которых могла бы спрятаться целая армия. Пять тысяч воинов могли внезапно напасть здесь на отряд из пятисот человек, однако теперь мой добрый Царь, пребывавший в раздражении из-за задержки, более не желал ждать посланных вперед разведчиков. Похоже, Он поверил, что ворота Кадеша открыты.

День уже начался, а мы все шли, и миновали другой лес и множество возделанных полей, и даже видели одного-двух крестьян, бросившихся при виде нас наутек, но мы продолжали двигаться. Оронт все время оставался справа, река здесь была мелкой, а ее течение медленным. Мы перешли несколько бродов, достаточно широких для войска, если бы Муваталлу пожелал напасть здесь на нас с другого берега. Однако этого не произошло, мы прошли поворот дороги, и вот впереди, раскинувшийся к северу от нас, предстал Ка-деш, его стены и башни, и перед ними не было ожидающего нас войска хеттов. Впереди не было ничего, кроме реки, огибавшей стены Кадеша слева. Мы так долго шли к этому городу, провели так много дней на Ниле, и в пустыне, и в горах, что мне показалось, мой добрый Царь не остановится, но будет продолжать движение, пока не оставит город справа. Его стены вскоре уже должны были оказаться позади нас, и тут, как будто смущенный отсутствием воинов или даже лиц в бойницах башен Кадеша, в этой тишине холмов, где самым громким звуком был скрип колес наших колесниц, и звуком не громким, так как мы без особого труда двигались по ровному месту, Рамсес Второй наконец отдал приказ, и в этом редком лесу, окруженном множеством маленьких полей и одиноких деревьев, мы остановились у реки, где берег был слишком крутым для переправы. Три стороны нашего квадрата, обращенные к полям, были быстро огорожены нашими щитами, а нубийцы принялись за земляные работы, чтобы укрепить щиты прямо рядом с Палаткой Фараона. Здесь мы ждали в молчании, и тишину нарушали лишь звуки лопат. Вскоре подошло Войско Амона и поставило вокруг нашего квадрата еще один — более обширный, что позволило Царской Гвардии отойти от Оронта. Теперь река служила Войску Амона четвертой стороной. Из города по-прежнему не доносилось ни звука.

Вокруг нас гуляло эхо от работы пятитысячного Войска Амона, хотя и без особого прилежания копавшего рвы. Через час нам, возможно, снова предстояло двинуться вперед. Поэтому они спокойно продолжали свою работу, распрягали своих лошадей, кормили животных и наполняли свои рты, и среди всей этой привычной обстановки, когда распрягали лошадей в обозах, от сознания нашей многочисленности в воздухе царило ощущение безопасности. Лишь я чувствовал стесненность в груди. Хотя я и не желал сражаться бок о бок с Утитхенетом, я все же готовил колесницу, в которой мне, возможно, еще предстояло с ним ехать, затачивая бронзовые ободья колес необычно твердым камнем, который я носил в кожаном мешке, покуда они не стали острыми, как ножи. Моя работа не могла продержаться долго, но ох какое жестокое увечье могло нанести заточенное колесо телу упавшего человека. Все это время я продолжал ощущать тяжесть в своих легких. Когда мы прибыли на это место стоянки, я не заметил никаких признаков другой армии или какого бы то ни было мусора, а иглы красной сосны, покрывавшие землю в лесу, не были примяты. Однако они выглядели скорее приведенными в порядок, чем нетронутыми. У меня было чувство, что еще этим утром до нас здесь было войско, и я дивился тому, насколько хорошо сосновые иглы могут скрыть его следы. Кроме того, я мог обонять Бога сосен, и Он был почти таким же чужим, как и тот, что прибыл к нам из Пунта с деревьями, источающими мирру.

В Палатку Фараона входили все новые люди с частями снаряжения. То были незнакомые нам спицы от повозок или разорванная кожаная подпруга, пропитанная странно пахнущим маслом. Во мне нарастало ощущение затхлости этого леса. Потом я подумал, что если бы был Муваталлу, то, пожалуй, остался бы с этой северной части Кадеша, хорошо закрытой лесом, покуда Усермаатра-Сетепенра двигался с юга. И только когда Он подошел бы к стенам, я бы перешел реку с востока и спрятался на другом берегу, оставляя между нами город. Затем, если бы наш Фараон прошел еще севернее, до этого места, я бы одновременно с ним двигался к югу, все время оставаясь скрытым стенами Кадеша. Таким образом, я перешел бы реку, где было много бродов, и ударил бы в середину Войска Ра — там, на открытом месте, к югу от города.

Я еще продолжал обдумывать все эти передвижения войск, когда в нашем лагере раздались крики. Разведчики привели двух азиатов с окровавленными лицами. Воины, занятые приготовлением пищи, прервали свое занятие и стали глазеть, как пленных ведут в Палатку Фараона. Затем раздались крики и звуки ударов. К тому времени, когда я вошел в Царскую Палатку, спины пленников стали такими же окровавленными, как и их лица, и я был рад, что не могу видеть выражения этих лиц.

Каждый удар посоха вырывал кусок кожи размером с ладонь. Затем, точно обрывок папируса, Усермаатра-Сетепенра сорвал лоскут кожи с плеча пленника и бросил его на землю. Потом Он приказал: „Говори правду". Хетт мог не знать ни одного слова на нашем языке, но он знал голос, знал глаза, смотревшие на него. Свет, шедший из этих глаз, подобно солнцу, был исполнен пламени. И через посредство Утитхенета он сказал Усермаатра-Сетепенра: „О, Сын Ра, избавь от страданий мою спину". „Где твой жалкий Царь хеттов?"

„Берегись, — крикнул азиат на своем языке, а Надзиратель-за-Обоими-Языками сказал по-нашему: — Берегись, Муваталлу, Царь Кадеша, во множестве собрал народы. Его войска покрывают горы и долины".

Он продолжал говорить, даже когда Аменхерхепишеф начал закручивать ему руку за затылок. Я думал, что его рука выйдет из сустава, так как прекратилось даже кровотечение, настолько побелела от напряжения спина пленника. И все же лазутчик сказал все, слово за словом, ожидая через каждые несколько слов, пока Утитхенет переложит то, что он сказал, все это время глотая стоны. Затем Усер-маатра-Сетепенра поднял Свой меч: „Где сейчас Муваталлу?"

Он больше не мог терпеть: „О, мой Повелитель, Муваталлу ждет на другом берегу реки".

Я думал, меч падет на его голову. Меч завис в воздухе. Вместо этого наш Царь отпустил хетта и повернулся к нам. „Теперь вам понятно, — закричал Он, — а вы говорили о Царе Кадеша, что он трус и бежит". Тут я подумал, что Его меч опустится на голову Его сына. Принц семь раз ударил головой о землю и, вероятно, успел о многом подумать, так как когда поднял голову, то сказал: „Мой Повелитель, позволь Мне вернуться назад, чтобы предупредить Войско Птаха. Они нам понадобятся".

Когда наш Царь медленно кивнул, как бы вопреки Своей ярости, принужденный согласиться, Принц исчез из Палатки и, я думаю, немедленно пустился в путь, хотя в следующий момент никто уже не был в состоянии понять, что делает другой, так как ужас пал на нас. Я услыхал докатившийся издалека звон, потом приближающийся рев, а затем ржание сотен лошадей — невероятный, нарастающий грохот сталкивающихся и ломающихся колесниц. Мы не знали, что разбитые отряды Войска Ра — лошади без колесниц и колесничие без лошадей — бежали теперь в нашем направлении — пешие гнались за повозками, которые мчали галопом лошади без возниц, и вот вся эта беспорядочная волна обрушилась на нас. Только позже я смог узнать, что Войско Ра было разрезано пополам точно так, как я это и предвидел — там, на дороге, по которой оно растянулось на большое расстояние и действительно было похоже на червя. Теперь же замыкающие части Войска Ра бежали назад к Войску Птаха, а его смятые передовые отряды пали на нас, некоторые уже гибли под колесами первых колесниц первых хеттов, тогда как те, кому удалось спастись, лезли на щиты и земляные валы внешнего квадрата Войска Амона. Войска Муваталлу, подобно змею Великой Зелени, подкатили прямо к берегу, на котором мы стояли. В этом грохоте мы увидели, что небо стало темным, как кинжал пехотинца».