– А вот, который с Танго…

– А Танго кто?

– Танго – собака.

– Кто ей дал такое имя?

– Зудов.

– Кто же это – Зудов?

– Товарищ лейтенант, список нашей заставы хранится у майора Чхартишвили! – улыбнулся Щербина.

– А ты чего улыбаешься?

– Так просто, товарищ лейтенант! Радуюсь я!

– Чему ты радуешься?

– Впервые вижу живого писателя, как не обрадоваться! – Откуда сам?

– Из Харькова.

– И что, в Харькове нет писателей?

– Писателей сколько угодно, да мне не приходилось видеться с ними.

– Ты тоже не видел живых писателей? – спросил Мдинарадзе меня.

– Видел. И живых, и мертвых.

– А приходилось ли тебе видеть писателя полуживого-полумертвого?

«Вот же вы передо мной!» – хотелось мне ответить, но я промолчал.

– Какое у тебя образование? – продолжал расспрашивать Мдинарадзе.

– Среднее.

– Почему не поступил в институт?

– Не впустили, товарищ лейтенант!

– Ради бога, не зови меня лейтенантом, мне все кажется, что это к кому-то другому обращаются.

– Постараюсь, уважаемый писатель!

– Мое имя – Владимир… Так почему тебя не приняли…

– Срезался я, уважаемый Владимир.

– Куда поступал?

– На медицинский.

– О, это дело трудное… А в другой институт не пытался?

– Нет.

– Когда кончаешь службу?

– Через год.

– Вернешься – приходи ко мне. Помогу подготовиться.

– Спасибо!

Мдинарадзе опять вооружился биноклем. – Уважаемый лейтенант, – заговорил вдруг Щербина, – вы добровольно пошли в армию?

Мдинарадзе внимательно взглянул на Щербину, словно хотел убедиться, не шутит ли он. Но Щербина выглядел вполне серьезно.

– Да, добровольно. А что, стар я для армии, да?

– Да нет, я не потому… А зачем вы пошли в армию, хотите написать про нас?

– Хочу, дорогой Щербина, если получится…

– В том-то и дело, товарищ лейтенант, что не о чем писать! Здесь каждый день похож на предыдущий… Второй год я служу, и хоть бы один выстрел с той стороны раздался!.. В газете пограничной пишут – там поймали кого-то, там сбежал кто-то… А у нас что? Молла орет, офицер солдат муштрует, рыбаки ловят рыбу, учитель возится со своими птенчиками, да глупый аскер сидит в своей яме… Одно и то же, одно и то же… Вот только девка тут красивая, учительская жена, да и на нее смотреть Джакели не разрешает!.. Скука…

– Да ты, брат, оказывается, вояка! Что может быть лучше мира, тишины да спокойствия?!

– Что вы, при чем вояка! Просто, раз человек служит на границе, должен же он хоть краешком глаза увидеть живого нарушителя? Я уж не говорю – задержать!

– Успеешь, успеешь, Щербина! И увидишь, и задержишь!

– Куда там…

– Поверь мне! Вот увидишь, за эти два месяца поймаем мы с вами не меньше четырех шпионов! А потом я напишу книгу про вас – про тебя и Джакели.

– И про Пархоменко тоже, прошу вас! Извелся парень со своей Танго! Шутка ли, возиться с таким страшилищем! Вот уж чья жизнь действительно висит на волоске, так это бедного Пархоменко!

– Обязательно напишу и про Пархоменко!

– Уважаемый писатель, – продолжал Щербина, – вот мы вчера поспорили… в казарме… – Он замялся.

– О чем? – заинтересовался Мдинарадзе.

– О вас… То есть, не о вас лично, а вообще о писателях.

– Ну-ну?

– Ребята доказывали, что каждый писатель немного того… чокнутый!.. Это правда?

– А ты как думаешь? Вот я, например, похож на чокнутого?

– Да пока как будто нет…

Мдинарадзе захохотал, улыбнулся и я, наконец засмеялся сам Щербина.

– Потом мнения разделились. Королев, Арбузов, Иванов и Дзнеладзе доказывали, что быть писателем – проще простого: пришел, увидел, написал, напечатал, получил деньги и пошел домой… Другие говорили (Джакели в этой группе), что писать – дело очень сложное и трудное… Так как вы думаете – трудно быть писателем?

Мдинарадзе сел на табуретку, попросил у меня собственную сигарету, сильно затянулся и надолго задумался. Потом заговорил тихо, словно про себя:

– Как тебе объяснить, дорогой мой!.. Трудно ли быть писателем?.. – Он раскрыл левую ладонь и стал правой рукой загибать пальцы. – Пушкина убили… Лермонтова убили… Лорку убили… Илью Чавчавадзе убили… Чехов умер от чахотки… – Он продолжал загибать пальцы на правой руке: – Важа Пшавела умер от чахотки… Хемингуэй застрелился… Стендаль свалился на улице… Представьте: идет по пустыне странник. Жара. Песок раскаленный… И начинает странник рыть колодец… Роет день, другой… А обнаружится ли в том колодце вода – он сам не знает… так и труд писателя…

Щербина, вытаращив глаза, смотрел то на меня, то на Мдинарадзе.

– Понятно? – спросил лейтенант.

– Все понятно! – ответил Щербина.

– Хорошо, если понятно…

Мдинарадзе встал, откинул крышку люка, ласково потрепал Щербину по щеке и стал спускаться по лесенке.

Мы живем в двухэтажной казарме, по пять-шесть человек в комнате. Время подъема и отбоя на границе установлено не для всех одинаковое: дежурившие днем спят ночью, те же, кто был в наряде ночью, отсыпаются днем. Так что увидеть всю заставу в сборе невозможно, – разве только во время тревоги.