— Господин Ферц! Господин Ферц! — в дверь каюты стучались.

Ферц потер глаза. От бессонной ночи в них будто снега насыпали. Хотелось зевнуть и потянуться. Потянуться и зевнуть.

— Господин Ферц!

— Кехертфлакш! — пробормотал во сне Канерлак, нащупал стоящий на столе ботинок и запустил им, не просыпаясь, в дверь. Движения были отработаны до совершенства и не требовали пробуждения. Если бы вестовой на свою беду отодвинул дверь и заглянул в каюту господ офицеров, то ботинок угодил бы ему в голову.

Ферц сел на койке и пошевелил пальцами ног. Нащупал бутылку, понюхал и сделал глоток. Вестовой не унимался.

В каюте царил обычный разгром. Скудный свет налип грязной пленкой на скомканной одежде и постельном белье, на разбросанных и растерзанных чьей-то пьяной рукой журналах и книжках пахабного содержания, на тарелках с недоеденной дрянью с камбуза, чью команду еще вчера заочно приговорили к мучительным пыткам и медленному расчленению, на упаковках с пайком, таким сухим, что вставал поперек горла, а малейший глоток воды немедленно превращал его в стремительно разбухающую в желудке клейкую массу, что, в общем-то, и спасло коков от немедленного растерзания, но обрекло интенданта на еще более жуткие пытки. Сухим пайком же.

С верхней полки возникла лохматая голова:

— Ферц, это вроде тебя.

— Слышу, слышу, — пробормотал Ферц и прикрикнул в сторону двери:

— Уймись! Сейчас выйду.

Вестовой затих, только слышалось поскрипывание сапог, когда он переминался с ноги на ногу.

Цоцинелл потянулся к бутылке, сделал глоток, пролил часть на Ферца.

— Что с интендантом?

— Это случилось уже без меня, — сказал Ферц.

Цоцинелл повозился, зашуршал бумагами, которые держал под подушкой, выругался.

— Одного бланка не хватает!

Ферц натянул ботинки, зашнуровал.

— Проверь пистолет, — жалобно попросил Цоцинелл. — И у Канерлака проверь, а?

Ферц проверил. Чисто. Обоймы полны.

— Значит, мы его не расстреляли, — сделал глубокомысленное заключение Цоцинелл. — Неужели в пыточную запихали?

— Кишка тонка, — сказал Ферц. Мундир оказался мятым. Кто-то использовал его как подушку.

— А?

— Кишка тонка у вас против интенданта, говорю. Такую крысу за хвост не схватишь.

Цоцинелл спустился вниз с вместилищем документов и принялся раскладывать бумажки на койке Ферца.

— Контрразведка, — покачал тот головой, пристегнул кортик. — Радуга в сапогах. Крысы штабные, а не радуга.

Цоцинелл невидяще смотрел на Ферца, шевеля губами, видимо пересчитывая бланки строгой отчетности.

— Без бумажки и прыщ не сковырнем. А еще пайком недовольны, — пистолет в кобуру. — Что выслужили, тем и кормят.

— Точно, одного не хватает, — Цоцинелл пнул храпящего Канерлака. — Эй, чучело, куда бланк дел?!

Кобура не застегивалась. Ферц вытащил пистоле. Внутри обнаружилась скомканная бумажка.

Цоцинелл отложил вместилище и крепко ухватился за шиворот Канерлака:

— Куда… дел… бланк… урод… — на каждом слове он встряхивал спящего, но тому было все равно. Можно даже сказать, что Канерлаку и вовсе стало хорошо, судя по довольной ухмылке.

— Расстрельный список не досчитался? — поинтересовался Ферц, изучая обнаруженную в кобуре бумажку.

— Куда… дел… расстрельный… список… — Цоцинелл замер. — Где?

— Вот, — помахал Ферц бумагой. — Все по форме, как и надо. Приказом Высшего Трибунала. За неисполнение приказов. Тяжкие последствия. Приговорить. В кратчайшие сроки.

— Кого? — выдохнул Цоцинелл.

— Ну, у нас троих еще есть время в запасе, — Ферц скомкал лист и перекинул Цоцинеллу. Тот судорожно разгладил его на колене.

— Ладно, — сказал Ферц. — Вы как хотите, а я пошел сдаваться расстрельной команде.

— И главное — все правильно заполнил, — тоскливо сказал Цоцинелл. — Не придраться.

Вестовой стоял навытяжку. Сапоги блестели даже в тусклом бортовом освещении, а идеально подогнанная и отглаженная форма ласкала взор полным уставным соответствием. Выпяченную грудь украшали семиугольные значки отличника боевой и моральной подготовки. Выкаченные от усердия глаза даже не моргали.

Ферц мрачно оглядел вестового с ног до головы, но так и не нашел к чему бы прицепиться. Как в расстрельном списке. В солдате не оказалось ничего достойного сурового наказания, кроме подчинения приказу вышестоящего начальства. А так хотелось кого-нибудь прирезать!