Следующий мой шаг был самоочевиден: нанять Маккабби переводчиком. Поначалу он артачился. К тому времени мои средства истощились настолько, что я никак не смог бы отвлечь его от процветающего бизнеса со скальпами динго. Но наконец я сообразил предложить ему все бусы во втором грузовике: «Там хватит, чтобы прикончить всех динго в Оутбэке». А потому он собрал пожитки и сел за руль (я до смерти устал водить), и мы вновь отправились на земли анула.

По дороге я объяснил Маккабби, как собираюсь познакомить туземцев с современным примитивным протестантством. Я прочел ему вслух отрывок из сэра Джеймса Фрейзера о вызывании дождя, который заканчивался словами: «Теперь остается лишь пропеть заклинание над змеей и имитацией радуги…».

— Ха, «лишь»! — фыркнул Маккабби.

— «Рано или поздно дождь пойдет». — Я закрыл книгу. — И вот тут вступаю я. Если дождь не начинается, туземцы ясно поймут, что их колдовство не подействовало, и я смогу обратить их просветлевшие взоры к христианству. Если дождь все-таки выпадет, я просто объясню, что на самом деле они, сами того не сознавая, молились истинному, протестантскому богу, а дождь-птица не имеет к этому никакого отношения.

— И как ты склонишь их на мумбо-джумбо с птицей?

— Ха, да они, наверное, сами его все время устраивают! Господь всемогущий, им же нужен дождь. Вся страна пересохла, как бумага.

— Если дойдет до дождя, — мрачно пробормотал Маккабби, — помяни мое слово, я сам на колени паду.

Что это значило, я (к несчастью) в тот момент не подозревал.

На сей раз прием в лагере анула нам оказали совершенно другой. Аборигены сбежались приветствовать Маккабби, особенно обрадовались его прибытию три молоденькие женщины.

— Ах, вы мои мордастенькие туземушки, — нежно сказал он. А потом, после совещания со старейшинами племени, обратился ко мне: — Они и тебе хотят предложить лубру, Преп.

Лубра — существо женского пола, и я ожидал подобного гостеприимства, зная, что таков обычай анула. Я попросил Маккабби объяснить, что причины моего отказа религиозного свойства, и пошел ставить шатер на бугорке с видом на лагерь туземцев. Когда я в него забирался, Маккабби спросил:

— Решил пораньше распахать глубину?

— Просто хочу снять одежду, — сказал я. — В чужой монастырь… и так далее. Узнай, нельзя ли мне раздобыть волосяные стринги.

— Голый миссионер? — шокированно вопросил он.

— Моя церковь учит, что тело — лишь вместилище души. А кроме того, на мой взгляд, истинному миссионеру не следует возноситься над паствой в вопросах одежды и поведения в обществе.

— У истинного миссионера, — сухо ответствовал Маккабби, — нет крокодильей кожи, как у этих бингхов.

Но все-таки принес мне волосяную веревку. Завязав ее на талии, я заткнул за нее Новый Завет, карманную расческу и очешник.

Когда я был готов, я показался себе беззащитным и слегка вульгарным. Главным образом потому, что я человек скромный и склонный к интроспекции, и мне неприятно было думать о том, как выйду из палатки — особенно на глазах у женщин — в моей полнейшей белой наготе. Но, утешал я себя, я же не настолько гол, как моя паства. По предписанию сиднейского врача мне еще неделю полагалось носить бандаж.

Выбравшись из палатки, я распрямился, изящно переминаясь, так как сухая растительность царапала голые подошвы. О боже, сколько белков белых глаз на черных лицах! Маккабби пялился так же сосредоточенно и недоверчиво, как и все остальные. Какое-то время он жевал губами, прежде чем заговорить.

— Мать мою растак! Неудивительно, что ты девственник, бедолага.

Тут аборигены сгрудились вокруг нас, начали лопотать и измерять мое устройство пальцами, словно прикидывали, не завести ли себе такое же украшение. Наконец я чуть раздраженно спросил моего переводчика, из-за чего такое волнение.

— Они считают, ты либо похваляешься, либо их надуваешь. Честно говоря, и я тоже.

Пришлось рассказать про операцию, которой я подвергся, потому что таков обычай анула. Маккабби повторил мою историю толпе. Аборигены умудренно покивали друг другу и забормотали еще яростнее, а потом один подошел и похлопал меня по голове.

— Э, они одобряют, да? — спросил я с немалым удовлетворением.

— Они думают, что ты сумасшедший, как кукабурра, [4] — отрезал Маккабби. — У них считается, что теребить перец к удаче.

— Что?

— Посмотришь на мужчин своей паствы, — посоветовал он, — и заметишь, что обычай обре-матьего-зания уже довольно давно вышел из моды.

Я посмотрел: так оно и было. Я поймал себя на том, что мысленно составляю кое-какие далеко не христианские замечания в адрес майора Мэшворма. А потому, чтобы возвысить мои мысли, предложил снова попробовать раздать дары, а именно бусы. Не знаю, что Маккабби сказал туземцам, но все племя с жадностью направилось к грузовику, из которого каждый унес по две пригоршни. Некоторые даже сходили по два-три раза. Я был удовлетворен.