– Итак, все указывает на середину семидесятых, – заметил Дункан.

Джилл посмотрела на Эллу, и та кивнула.

– Да. Я тоже склоняюсь к мысли, что в нашем случае речь идет о середине семидесятых, хотя, конечно, утверждать со всей уверенностью не могу. Пока не могу.

– Это соответствует нашей информации, согласно которой бетонный пол в подвале был устроен до начала восьмидесятых, – сказал Дункан. – Если она погибла в середине семидесятых, ее могли закопать под часовней незадолго до того, как в подвале были проведены бетонные работы.

На этом осмотр закончился. Джейн поблагодарила профессора и студентов и попросила немедленно сообщать ей о новых находках и открытиях. Выходя из лаборатории, она бросила взгляд на смотровой балкон, где видела Ноа Готье. На балконе никого не было, но ее это почему-то не успокоило.

Дункан заметил, что она глядит наверх, и негромко спросил:

– Кто это был?

– Ты тоже его видел?

– Да.

Джейн хмыкнула. Уже не в первый раз ей приходило в голову, что она недооценивает своего напарника. Дункан и раньше проявлял и острую наблюдательность, и сообразительность. Новую информацию он схватывал буквально на лету, и с ее стороны было бы ошибкой не пользоваться этим.

– Доктор Ноа Готье, – сказала она, когда, выйдя из лифта, они пересекали сверкающий вестибюль, направляясь к двери, которая вела к застекленному переходу, соединявшему здание института с кафетерием на другой стороне улицы.

– Не может быть! Сам Ноа Готье? Тот знаменитый профайлер?

– Или печально знаменитый. Академическое сообщество не прочь поджарить его на медленном огне за некоторые его теории.

– Черт!.. – пробормотал Дункан. – Хотел бы я знать, почему его вдруг заинтересовало наше расследование!

– Именно это я и собираюсь выяснить.

– Как? Неужели вы будете расспрашивать Эллу?

– Нет, его самого.

– Вы его знаете?

– Пару раз приходилось с ним работать, – ответила Джейн. В объяснения она пускаться не собиралась, и, хотя Дункан ничего не сказал, его лицо разочарованно вытянулось.

Джейн тем временем достала мобильник, чтобы позвонить Юсре. Они были уже в стеклянном переходе, когда та взяла трубку.

– Слушаю, шеф.

– У нас новая информация, которая позволит сократить временной интервал поиска по базам данных пропавших без вести, – сказала Джейн. – Мы почти точно знаем, что наша жертва – белая женщина в возрасте от двенадцати до шестнадцати лет. Рост около ста шестидесяти двух сантиметров, или пять футов и четыре дюйма. Седьмой размер обуви. В момент исчезновения была в сапогах на танкетке, произведенных предположительно в семьдесят пятом – семьдесят седьмом годах компанией «Ди-Зи Инк». При себе имела небольшой кожаный кошелек-монетницу, к которому цепочкой крепился ключ – вероятно, от дома или квартиры. В общем, начинай поиск пропавших женщин, подходящих под это описание, с семьдесят пятого года. И сосредоточься в первую очередь на Ванкувере и окрестностях – у меня такое чувство, что наша Джейн Доу была из местных. Если ничего не найдется, расширим круг поиска.

– Понятно, приступаю. – Юсра вздохнула. – Совсем девочка!..

Джейн оглянулась через плечо. Они уже почти дошли до переполненного университетского кафетерия, но в застекленном переходе кроме них никого не было. Несмотря на это, она все-таки понизила голос.

– Еще одно, Юсра… То, что я сейчас тебе скажу, не подлежит разглашению. Я хочу пока придержать эту информацию, чтобы воспользоваться ею в решающий момент, но в базах данных может упоминаться… В общем, наша Джейн Доу была примерно на третьем месяце беременности.

Юсра долго молчала, осмысливая тот факт, что жертва, сама еще ребенок, носила под сердцем дитя.

– Ну и ну, – проговорила она наконец.

– Я не хочу, чтобы об этом кто-то узнал, – снова предупредила Джейн. – Понимаешь? Существует вероятность того, что ее родители, подавая заявление об исчезновении дочери, понятия не имели о ее беременности. Не исключено, что отец ребенка – это именно тот, кого мы ищем. Беременность – сильный мотив.

– Я все поняла, шеф. Иду работать.

Фейт мыла тарелки. Взгляд ее был устремлен в пространство, разум блуждал. Мать занималась штопкой у себя в комнате, отец спал, как и всегда в это время дня. По-хорошему Фейт следовало бы сидеть за компьютером и просматривать вакансии, но она не могла найти в себе сил. Новости о найденных под часовней останках потрясли ее до глубины души.

Ставя на решетчатую сушилку очередную тарелку, она мысленно вернулась к дневнику сестры.

В свое время полицейские, расследовавшие ее исчезновение, так и не узнали о существовании таинственного «ГШ», регулярно посещавшего закусочную «Лучшие пончики» на Марин-драйв, и Фейт считала, что передавать копам дневник сейчас, спустя много лет, не стоит. Ни к чему хорошему это не приведет, а если и приведет, то «хорошее» вряд ли перевесит страдания, которые способно причинить матери возобновившееся следствие. Раз так, значит, самое лучшее – избавиться от записей.

Еще одна тарелка отправилась на сушилку.

Если тело под часовней действительно принадлежит ее сестре, а копам станет известно, что Фейт все эти годы прятала дневник, в котором могли содержаться указания на личность преступника, неприятности грозят уже ей самой.

Когда она потянулась за грязным кухонным ножом, перед ее глазами словно наяву возникли выведенные почерком сестры строки.

Сегодня, пока ГШ выдавливал в кофе порцию сливок, я стояла рядом с его столиком. Мы разговаривали о наших любимых телешоу. Он говорит, ему больше всего нравятся «МЭШ», «Баретта» и «Досье детектива Рокфорда». Я сказала, что люблю «Пляжных бродяг», «Человека на шесть миллионов долларов» и «Бионическую женщину». Не стала упоминать, что мне нравятся «Маленький домик в прериях», «Уолтоны», «Семейка Брейди», «Моя жена меня приворожила» и «Остров Гиллигана», а то он решит, будто я еще маленькая. Он как раз говорил мне, что я немного похожа на Линдси Вагнер из «Бионической женщины», когда дырка в его пакете забилась. Он нажал сильнее, угол картонной упаковки разошелся, и сливки брызнули мне в лицо. От неожиданности я вскрикнула и едва не уронила кофейник с горячим кофе. ГШ смотрел на мое забрызганное сливками лицо, и на несколько секунд в его глазах появилось это странное, мрачное выражение, но он тут же поднялся и сказал, что очень извиняется, и принялся вытирать мне лицо салфеткой. Но когда ГШ добрался до уголка моих губ, он внезапно замер и в его взгляде снова промелькнуло что-то угрожающее и опасное, а мне вдруг стало очень жарко. Я и боялась, и чувствовала себя взволнованной, а еще мне казалось, я вот-вот потеряю сознание. Но ничего такого не случилось, и я оттолкнула его руку. Щеки у меня горели, и он это увидел.