Оформление перевода отняло столько времени, что Митя боялся опоздать к Вериному поезду. Получив наконец документы, он отправился к нарядчику ширококолейного депо. Девушка с льняными вьющимися волосами просмотрела бумаги, бросила на Митю короткий и, как ему показалось, ласковый взгляд и повернулась к старшему нарядчику:

— Вы горевали, Денис Иванович: черепановская, мол, фамилия перевелась в депо. Пожалуйста!

Старший нарядчик, пожилой человек с болезненно-серым лицом, уважительно посмотрел на Митю:

— Так, так. Замена, значит. Очень приятно…

И тут же сообщил не очень приятную новость: три-четыре поездки Мите придется сделать дублером — так положено при переходе с узкой колеи…

Девушка тем временем отыскала металлический прямоугольный жетон, выкрашенный в зеленый цвет, и простым карандашом вывела на нем Митину фамилию.

— Завтра белилами напишем, напостоянно, — вслух подумала она и повесила жетон на доску. — Выезжать сегодня в двадцать три ноль пять, с двухсотым поездом…

Доска здесь была внушительная, в полстены. И на ней, под той клеточкой, где когда-то значилось имя Тимофея Ивановича Черепанова, стояло теперь его, Митино, имя. Пускай еще неслышное, неизвестное, но все-таки свое имя. И стояло оно прочно, «напостоянно».

Узнав, что паровоз, на котором он будет работать, недавно вернулся из маршрута, Митя отыскал машину. «Федя», могучий и красивый, стоял на свободном пути, возле депо. Поднявшись в будку и задыхаясь то ли от крутых ступенек, то ли от чего другого, Митя огляделся. Внутренность будки напоминала маленький машинный зал или лабораторию. И от чистоты, от сияния арматуры здесь было необыкновенно светло.

Подумать только, тут работал отец. Вот его место. За эти ручки и краны он брался. Вот эти синие матерчатые бомбошки на окнах он сам купил и повесил: «Поуютней как-то». Здесь каждый вентилек, каждый болтик видел его, слышал его голос… А если бы он был сейчас жив и Митя пришел к нему в помощники, — вот было бы радости…

— Что угодно? — спустившись с тендера, спросил кочегар, широкоплечий парень в кепке, надетой козырьком назад.

Митя смотрел на него и молчал.

— Что надо, говорю?

Наконец Митя сказал, что назначен помощником на этот паровоз. Парень критически оглядел его и, кажется, остался доволен.

— Да, наш помощник на «правое крыло» переходит, — заметил он будто с сожалением.

— Машина-то как, ничего? — деловито осведомился Митя.

Парень улыбнулся высокомерно:

— Ничего — это шпик, пустое место. Про нашу машину пока так не говорят. Черепановская это машина.

— Что значит — черепановская?

— Не слыхал, что ли, фамилию Черепанова? — удивился кочегар. — Машинист был знатный. Да и человек был… На бронепоезде погиб. Это и есть его машина.

— Почему же она… Почему ее сейчас так называют? — спросил Митя, боясь, что волнение выдаст его.

— В память. И потому еще, что порядок соблюдается, какой он завел. В войну наши бригады гвардейское звание имели. Как сейчас величать станут, не знаю. Да хоть как ни называй, смысл один…

Простившись, Митя ушел, с гордым и горьким чувством думая над словами старшего нарядчика и кочегара.

Он медленно шел по путям, мимо стрелочных постов, переездов, станционных построек, а будто бы вновь шел по своему детству, еще совсем недавнему и такому далекому. Вон паровозное кладбище, где все так знакомо, памятно и дорого сердцу, — и допотопные музейные паровозы, и «Грозный Урал», который он вел в бой, и разбитый «Сормовец», на котором учился попадать лопатой в топку. Наверное, никогда уже у него не найдется минутки, чтобы заглянуть на этот милый пустырь, чтобы подняться на «бронепоезд» и посмотреть, как воюет новое поколение мальчишек…

Выйдя на перрон, он тотчас увидел вдалеке Веру и Анну Герасимовну. Алешки не было. Должно быть, он не провожал сестру, чтобы не встречаться с Митей. Что ж, дело его. Теперь Мите все равно…

С любовью и тревогой глядя на Веру, Анна Герасимовна говорила все, что обычно говорят матери, провожая детей из родного дома. Обо всем этом уже было переговорено, и Вера слушала рассеянно, смотрела по сторонам.

— По приезде сразу же телеграмму…

— Обязательно.

— И пиши. Хотя бы через день.

— Алешку не нужно отговаривать, — сказала Вера. — Хочет в инженерно-экономический, и пускай. Только бы приняли.

Она замолчала. Анна Герасимовна заметила, что лицо дочери вдруг переменилось: кончики губ потянулись кверху, глаза лучисто заблестели. Она посмотрела в ту сторону, куда был направлен Верин взгляд, и увидела Митю. Он подошел, поздоровался смущенно.

Анна Герасимовна протянула ему руку:

— Поздравляю с широкой колеей!

Он так же смущенно наклонил голову.

Подошел поезд. Митя взял Верин чемодан. Все трое двинулись к вагону.