Шрифт:
Директор, слушая, смотрел в стол, а Наталья Николаевна – на нарядную книгу, лежавшую на его столе отдельно от других. Говоря, она все вглядывалась в перевернутые золотые буквы заглавия и вдруг прочла: «Аэлита».
Наталья Николаевна подняла глаза на непроницаемое, бесстрастное, как у экзаменатора, лицо Андрея Александровича и вспомнила Гусева. Как он по-русски картинно рассказывал марсианам о гражданской войне, спохватывался, что не понимают его, и продолжал, продолжал агитировать...
«Вот так и я сейчас...» – подумала Наталья Николаевна, с некоторой надеждой ожидая все-таки, что скажет директор.
– Вы, наверное, удивляетесь, откуда книга эта? – сказал Андрей Александрович, не желая, может быть, кривотолков о приключенческой книге на столе директора в рабочее время. – Отобрана на уроке в пятом «А». Верните владельцу, но втолкуйте попрочнее, чтоб на уроках не читал.
Он протянул ей книгу.
«Неужели это все?.. Нет...»
– Переулок вы путаете со школой... – Директор выдвинул из стола два ящика. – Отвечать за то, что происходит там, – скорее дело милиции... В уличные знакомства наших учащихся, – он пожал плечами, – мне не верится...
Фразы эти произносились разрозненно, с паузами, которые приходились не на раздумывание, а на поиски бумаг в ящиках и очень беглое их перелистывание. Разговор с Натальей Николаевной стал для него уже побочным занятием, главным было укладывание бумаг в портфель.
– Ну, мне – в роно.
Взяв портфель, он вышел из кабинета вместе с нею. Спустившись на несколько ступенек по лестнице, обернулся и сказал:
– А регулярной радиогазеты нет пока ни в одной школе района, кроме нашей! Сегодня – второй выпуск!
Он ушел, и тут же зазвенел звонок. Началась большая перемена. Раздался голос дикторши.
Наталье Николаевне казалось, что этот второй выпуск будет звучать нестерпимо лживо. А он был просто зауряден: отличники непринужденно рассказывали, как они получают пятерки, троечники давали обязательства подтянуться; десятиклассник, у которого на днях прорезался баритональный бас, запел романс, но под конец постыдно пустил петуха...
И коридор, что называется, грохнул дружным хохотом. Приседали, изнемогая, девочки, и смеялись во всю глотку мальчики, повисая друг на друге...
Ложь, неразоблаченная, оставалась позади, а ребята откликались уже на новые впечатления, – продолжалась бурливая и суматошная школьная жизнь.
Наталья Николаевна пошла в 5-й «А» – возвращать «Аэлиту».
Последние недели перед концом четверти были для Валерия, как водится, заполнены делами до отказа. Не только учебная четверть кончалась – истекал пятьдесят четвертый год; хотелось вступить в каникулярную пору без долгов и с достижениями. Впрочем, для некоторых школьников расквитаться с долгами (а иными словами – сносно ответить преподавателю, которому до этого отвечал неудачно) – само по себе достижение. Валерий же, хоть и был доволен, что сумел ответить Ксении Николаевне на пятерку, испытывал по этому поводу не гордость, а, скорее, облегчение. Наконец-то он сумел не мямлить, не запинаться, не тяготиться тем, что своими паузами нагоняет на Ксению Николаевну тоску!
Как ученик Валерий мог, вероятно, с удовлетворением оглянуться на прошедшее полугодие. Как вожатый он чувствовал себя в долгу, а порой и немного виноватым перед своими пионерами. Он с ними возился, организовывал для них развлечения, защищал от хулиганов, но чего-то он им недодал...
Конечно, Валерий не умел, как взрослый человек, обобщить свои наблюдения. Но он вспоминал изредка эпизоды из собственного, не очень-то давнего, пионерского прошлого, ставил на свое место сегодняшних пионеров и делал выводы – вполне пригодные на первый случай.
...Однажды, сказочно счастливым для него летом, одиннадцатилетний Валерий служил проводником на детской железной дороге. Длина этой дороги была невелика. От начальной до конечной остановки поезд шел минут двенадцать. Детская дорога соединяла два дачных поселка, граничащих друг с другом. На взрослой дороге расстояние между этими поселками укладывалось в один перегон. Да, взрослая железная дорога была в тридцать раз длиннее! И, однако, хотя и короткая, детская дорога была совершенно настоящей и даже образцовой магистралью.
Поезда (сказать по правде, состав был всего один) отходили и приходили точно по расписанию. Касса вокзала работала четко. Маленький паровоз блистал на солнце, на нем не было следа копоти, как и на исполненной достоинства физиономии четырнадцатилетнего машиниста. Изящные вагончики – раза в два меньше обычных – содержались в зеркальной, прохладной, абсолютной на взгляд пассажира, чистоте. Юные проводники во всамделишной железнодорожной форме холили вагончики с их полированными скамейками, кремовыми занавесочками на окнах, столиками и багажными сетками так рьяно, что пассажиру впору было на все смотреть и ни к чему не прикасаться – как в музее.