— Чего там тебе помогать? — нарочито грубовато, но Марку не исполнилось тринадцати, и голос высокий, и не может скрыть удовольствия. — Вот еще, с младенцами… Ну да ладно.

Река еще не проснулась, и сердилась на солнце, которое щекотало ее тысячами бликов. Ренни сидел на песке, сероватом и крупнозернистом — порой в нем попадались зерна, похожие на слегка мутные слезы. Марк в жизни бы не взял с собой младшего, если б не настойчивая просьба родителей — девятилетнему Ренни готовили подарок ко дню рождения, и сочли за лучшее удалить мальчишку из дома под присмотром.

Здесь, на берегу, хорошо было — широкий пологий берег, курчавая трава, росшая на границе песка и земли. Порой по воде расходились круги, выдавая присутствие рыб.

Братья Станка были вдвоем — к счастью, знакомые Марка занимались своими делами, а близких приятелей, побежавших бы с ним на реку в любой момент, в природе не существовало.

Что-что, а плавать Марк умел. Ренни всегда немного завидовал брату. Сам мальчишка научился держаться на воде лет в пять, но до сих пор особых успехов в плавании не достиг.

Легкие брызги веером разлетались, и аккуратно ложились на водную гладь…

— Ты мог бы брать медали, — сказал он Марку, выходящему из реки — весь в серебристой водной пленке, со стянутыми в хвост волосами, он выглядел красивым.

Марк усмехнулся и промолчал. Как всегда, когда не орал. Но сейчас ему было приятно слышать такое признание своих заслуг. Краешком сознания, оставшегося от Ренато-старика, мальчик это понимал.

— Научи меня нырять, — попросил он. — Пожалуйста.

— Зачем? Ты плаваешь, как бревно.

— Почему бревно? — слегка обиделся Ренни.

— Не тонешь, но толку-то…

Сейчас, довольному, уставшему, ему не хотелось огрызаться. Возиться с младшим тоже не хотелось, это Ренни видел. Но понимал, что сидеть и молчать нельзя. Другого случая может не быть.

— Пожалуйста, — повторил он. — Один только раз — покажи?

Марк бросил взгляд на обрыв, с которого часто сигали мальчишки, потом — на младшего брата. Кивнул.

— Идем! — просияв, тот вскочил на ноги.

— Не туда. Убьешься еще…

Будто рану успеть зашить как можно быстрее, а края расползаются, течет кровь, и все меньше осталось жить. И шить — без анестезии, самой грубой ниткой и мало подходящей иглой — не до бережности…

Мир вокруг трещал и шатался, но Ренато уже не обращал внимания, привычные лица вокруг или незнакомые, что происходит за стенами дома — он с маниакальным упорством пытался сделать хоть что-нибудь, хватался за любую возможность. Оставался верен себе — сначала думал, но особо рассуждать времени не было, выкинуть обратно могло в любую секунду, и он пытался — успеть.

Со временем прошлое становилось все покорней, все определенней в руках — уже не оно управляло Ренни, а он сам понимал, что происходит и сколько ему отпущено на сей раз.

Порой чувствовал отвращение к тому, что делает. Ему казалось, он выглядит полным идиотом — а этого Ренни не мог вынести еще в раннем детстве. Ему было бы плевать на упрямое нежелание Марка видеть в брате родное существо, в конце концов, мир чувств не имел для Ренато такого значения, как мир разума.

Но полная бессмысленность предпринятых действий злила и заставляла опускаться руки.

Пожалуй, только поэтому он и не сдался. Терпеть не мог оказываться побежденным.

— В юности все взрослые кажутся скучными и глупыми, отжившими свое. Приятно, ничего не скажешь, когда тебя считают заплесневелой колодой, — мать отхлебнула из чашки кофе, и лицо у нее было, словно глотнула хинина.

Рении посмотрел на мать «вторыми» глазами — нестарая еще женщина, незаурядное ведь лицо, ей бы цвести… но разве не сама она день за днем выбирает рутину?

Марк заявил ей в лицо, что думает о декорации домашнего уюта, которую старательно поддерживала и приукрашивала Евгения… Семейные традиции, плевать, нужны ли они, чашки строго на отведенных полочках, утреннее радио, всегда один и тот же разговор с продавцами; ах, уже вечер, что произошло за день, что собираешься делать завтра?

Доброе все, и как настоящее — только привкус во рту, будто хотел съесть конфету, а под оболочкой из шоколада оказался мел.

— Знаешь, мама, по крайней мере, Марк честнее вас. И живее. — Ренни прислушался — он знал, что Марк слышит его слова, и, раз стоит на месте, стоит продолжать диалог. Тем более что мальчик неожиданно поймал себя на мысли — он говорит чистую правду. Ощущение "перехода на сторону тьмы" было необычным. Братец ведь тоже… как бы сказать помягче… не кладезь мудрости.