— Это мой самый рабочий орган, — сквозь зубы выдавил Арнольд, страстно сжимая срамное место руками. — Будешь, сука, платить мне пенсию по инвалидности, — пригрозил он, не зная, что я платить не умею.

С детства я не привыкла платить.

— Зачем платить, — ответила я, — если в нашей стране хватает того, что плохо лежит. Нагнись и бери бесплатно.

Здесь я помянула свою бизнесменку-Тамарку, которая воровством пирожков в школьном буфете проложила себе дорогу в светлое будущее, наступившее для нее сразу же, как нашу страну скоропостижно скрутила рыночная демократия. Тамарка была в первых рядах тех, кто с демократическим свободолюбием превращал нашу страну в рынок, типа базар. Натренировавшись на пирожках, она потянула из закромов родины такие богатства, каких там, казалось, и не было. Теперь Тамарка владелец заводов, газет, пароходов…

Говорила я вдохновенно, как всегда говорю, осуждая подруг. Верзилы умнели на глазах и слушали меня с неослабевающим интересом, а вот Интеллигентный с чего-то вдруг поглупел и взбунтовался, рявкнув:

— Молча-ать!

Разумеется, я не замолчала, поспешно сообщив, что Тамарке плевать на долги — суды она все купила.

Интеллигентный махнул на меня рукой и не на шутку встревожился, глядя на синеющего Арнольда.

— Что, братан, и в самом деле так плохо? — спросил он. — Неужели работать не сможешь?

— Да работать-то я смогу, член в моем деле не главное, — весьма противоречиво успокоил его Арнольд, будто забыл, что совсем недавно утверждал обратное. — Работать я буду, только не договаривались мы так. Не знал я, что мне подсунут дикую стерву. Партнерша опасна. За риск надо платить. За травму тоже.

— А-аа, вот ты о чем, — успокоился Интеллигентный. — За травму доплатим как за производственную. Риск еще выше оценим.

Я возмутилась:

— Ему, развратнику, значит, доплатите! А мне, порядочной женщине, как же?

— Ты тоже в обиде не останешься, — туманно заверил меня самый огромный верзила, очнувшись от повести про Тамарку.

Терпеть туманностей не могу — я повторила попытку бежать. С криком “я не такая!” бросилась к окну, и опять неудачно. Меня снова схватили и поволокли к двери, за которой (я не сомневалась) была съемочная площадка.

— Ни за что! Никогда! Даже и не надейтесь! — вопила я, храбро и не жалея французского костюма отбиваясь от пятерых верзил.

Клянусь, они уже раскаивались, что связались со мной. Царапалась и лягалась я так, будто делала это последний раз в жизни, они же обращались со мной осторожно, поскольку боялись повредить мой “фэйс”, как выразился Интеллигентный — видимо, полиглот и большой любитель английского.

— Никогда! Ни за что! — страшно орудуя ногтями, вопила я.

— Тихо, тихо, — уговаривали они.

В конце концов верзилам надоело. Самый огромный воскликнул:

— Мы заплатим тебе, черт возьми!

— Платите, сволочи, в евровалюте! — заявила я, мгновенно стихая.

Меня отпустили.

Ну, в “евро” не в “евро”, но Интеллигентный отслюнявил дрожащей рукой триста долларов и мрачно протянул мне купюры.

Три жалкие бумажки! Я рассмеялась ему в лицо.

— Да-аа? — удивленно пропел Интеллигентный и отслюнявил еще две.

— Здесь не панель, — сказала я, твердо решив вцепиться в рабочий орган Арнольда бульдожьей хваткой сразу же, как предоставится случай.

Интеллигентный тревожно взглянул на часы, сокрушенно покачал головой, вздохнул и отслюнявил еще две бумажки.

— На, зараза, бери и больше просить не смей, — процедил он.

Я удивилась:

— С чего это вдруг?

— Больше у меня нет с собой, — буркнул Интеллигентный, нахально запихивая обратно в карман толстенную пачку “зеленых”.

— Как нет? — возмутилась я. — Как это нет, когда глаза у меня на месте.

— Пока, — уточнил самый крутой, чем насмешил Арнольда.

Мой партнер просветлел, представив меня безглазой — настроение у него поднялось.

У меня же, напротив, совсем “опустилось”, но виду я не подала.

— Чем глядеть на тебя, лучше и вправду родиться слепой, — небрежно бросила я Арнольду и обратилась к жлобу-Интеллигентному: — “Бабки” гони. Работать я не привыкла, даром — тем более.

— “Бабок” нет у меня, — нагло ухмыляясь, ответил он.

— А что в карман положил?

— То не мое, то пахана.

Я рассудила: “Пахан он потому и пахан, что с ним не договориться”.

— Фиг с тобой, — согласилась я, тщательно укладывая то, что урвала, за лиф комбидреза и не собираясь добровольно расставаться с этим ни при каких обстоятельствах.

Выполнять прихоти верзил и партнера я тоже не собиралась, но об этом умалчивала, кротко и глупо похлопывая глазами.

Таких дур мужики обожают, поэтому верзилы вздохнули с облегчением и расслабились, да поспешили — не знали они, что я за штучка. Вдруг одна из дверей распахнулась, оттуда выбежал маленький человечек и пропищал: