Шрифт:
«Я умерла?.. Я? Умерла?» — с безграничным удивлением бубнила я себе под нос, нервно и зябко потирая ладонями плечи.
Комната окрашивалась густым ужасом, источаемым мною.
«Боже, я умерла!!!» — вдруг взорвалось в моей голове.
Неведомая сила смела меня и, наполняя комнату душераздирающим криком, вышвырнула из квартиры вон, с громким топотом покатила по ступеням. Неизвестно как я оказалась внизу у подъезда и понеслась прочь, подальше от страшного места.
Я летела по ночному городу, рыдая, всхлипывая и глотая слезы. Я искренне оплакивала себя, неистово содрогалась от жалости. «Умерла! Умерла!» Эта мысль не помещалась в моей голове, но лезла туда нахально, вытесняя все умное, правильное и полезное. Я боялась страданий, но страдала, страдала, неукротимо вымывая страдания солеными потоками слез и жадно вбирая в себя новые, еще более мучительные.
«Господи! — с чувством вопрошала я. — Господи, ну почему ты ко мне так жесток? Почему именно я должна покинуть мир в полном расцвете…»
В расцвете чего, выразить господу я не смогла — слишком строго меня воспитали. На кончике языка крутилось слово «красы». По заблуждению и под влиянием подруг я претендовала всего лишь на то, что я симпатичная. И вдруг узнала: красавица!
И именно теперь, когда я смогла оценить свои внешние данные со стороны, приходится умирать!
Мне было больно осознавать, что все это, лежащее на диване, должно безвозвратно истлеть. Но поднимать эту тему в беседе с господом мне показалось нескромным.
Так, обливаясь слезами, испытывая душевные муки и беседуя с господом, я пробежала несколько кварталов.
Чем дальше я оказывалась от дома, тем возмутительней мне представлялась создавшаяся ситуация, тем меньше хотелось верить в ее реальность.
К тому же не давало покоя пятно крови на серебристом велюре — о, с каким трудом я велюр этот доставала!
Безобразие!
И я вдобавок мертва!
Вдруг меня осенило: «Я же бегу! Значит, жива!»
Но, с другой стороны, как не верить своим глазам: лежала же на диване, в своем халате и тапочках!
«Нет, что-то здесь не так!» — в конце концов подумала я и, трезвея, повернула к дому с твердым намерением докопаться до истины.
Уже подходя к подъезду, я наткнулась на гуляку-соседа. Он нехотя возвращался к своей самодуре-жене. Чтобы оттянуть возврат в дом, сосед начал делать мне комплименты: «Как вы молодо выглядите!»
Возмутительно! Будто мне сорок, а не двадцать пять! Вот что сделал со мной этот муж! Все мужья!
Злость вернула меня к действительности. Я как-то сразу почувствовала себя живой.
Глава 4
В квартиру я (как обычно) попала, толкнув дверь ногой. Нет, вру: на этот раз дверь была распахнута настежь. Лишь девятый этаж да позднее время уберегли меня от потери моей лисьей шубы.
В гостиную вошла почему-то на цыпочках, словно опасаясь разбудить свой труп. Теперь я решила не увлекаться самолюбованием, а еще раз удостовериться, так ли поразительно сходство между трупом и мной.
Занятие, согласитесь, привычное. Не этим ли, вернувшись с работы, занимаются все женщины, сидя в спальне у зеркала?
Но вернемся к происходящему. Тщательные исследования трупа показали: да, никаких сомнений — женщина, лежащая на диване, и есть именно я. Все говорило об этом: и грудь, и бедра, и талия, и даже родинка на золотистом лобке — уж простите меня за подробности, но все ради дела.
И тапочки!
И халат!
Халат и тапочки сильней всего меня убедили. В размышлениях на тему: где я, а где не я, — халат и тапочки были весомейшим аргументом против девушки с усталым лицом, хмурившейся из зеркала. Халат и тапочки явно говорили о том, что труп — это я, хозяйка квартиры.
«Значит, я здесь никто, — с одинокой тоской подумала я, — и хозяйка квартиры эта, лежащая на диване в моих тапочках и халате».
Тут повой мыслью ошпарило: «Выходит, и лисья шуба теперь не моя!»
Пережить это открытие мне помогла кровь, обнаруженная на ковре. Вот что отвлекло меня от смертельных переживаний и озадачило.
«Кровь, видимо, стекала в щель между подлокотником и диванными подушками, — принялась гадать я. — Безобразие, и все на антикварный диван. Но как много, оказывается, еще осталось крови во мне. А я-то думала, что подлец муж выпил всю. Да, много, но лишь в том случае, если на диване я. А если не я, тогда сколько же крови осталось во мне?»
Это отрезвило меня, пришлось возмутиться: «Нет, я неисправима! Здесь лежит мертвая девица, ковер и диван безнадежно испорчены, а я ломаю голову над чепухой: я это или не я. Если учесть, что меня приговорят к смертной казни за убийство меня же самой, то какая разница, кто из нас кто? И кто из нас умер первым, тоже разницы нет. Тьфу ты, путаница какая! Это непостижимо!»
Мысль о смертной казни не показалась мне преувеличением, хоть смертную казнь и отменили. Невезучесть моя такова, что казнь эту сразу введут, как только возникнет необходимость меня к ней приговорить.