Желтухин озадаченно покрутил головой, не зная что отвечать, Глафира же с чувством продолжила:

— Этак скоро она будет похожа на бегемота, с диетой такой. Ладно, черт с ним с тортом. Ты знаешь меня, я не привереда. Будем есть то, что осталось. Я, хоть и сыта, но пошла в ванную культурно руки помыть перед едой, а там… Там полотенце мокрое. Липа, говорю, повесь сухое. Липа прибежала и давай меня убеждать, что полотенце нормальное. Абсолютно свежее, говорит. Но я-то не дура, отвечаю, пощупай сама. Это, вааще, что такое? Называется, в гости пригласила меня. Торт обгрызла, полотенце мокрое сунула… Короче, я обиделась и ушла.

— А Липочка что же? — растерялся Иван Семенович.

— Так с мокрым полотенцем в руках и застыла. Задумалась. Ой, Ваня, непутевая у тебя жена, — заключила Глафира и про себя отметила: “И раньше была не слишком умна, а теперь и вовсе чокнулась”.

Разумеется, после такого сообщения Иван Семенович Желтухин спокойно изменять жене уже не мог. Не такой он был человек, неравнодушный. Поэтому теперь изменял он своей Липочке с большой тревогой в сердце: как там она, бедняжка? Что поделывает?

К ночи темперамент пошел на убыль, а тревога усилилась. Одолели плохие сны, разыгралась ревность. Иван Семенович вскочил, охваченный плохими предчувствиями, и, свесив ноги с кровати, подумал: “Не пойду завтра к Ниночке. Из командировки срочно вернусь, в конце концов жена дороже”.

Проснулась Глафира, томно заворочалась в постели, лениво спросила:

— Вань, ты куда?

— На кухню, Глашенька, покурю.

— Нет, не кури на кухне. Мой завтра припрется и сразу унюхает. Будет скандал. Он чем больше пьет, тем сильнее ревнует. Иди на лестничную площадку.

Иван Семенович удивился:

— Да как же, Глаша, на площадку? Там соседи. И Липочка, не ровен час, заметит.

Глафира нехотя оторвала голову от подушки, включила ночник, глянула на часы и рассердилась:

— Какая Липочка? Какие соседи? Три часа ночи! Все спят уж давно!

“Она права”, — подумал Иван Семенович да прямо в трусах на лестничную площадку и потрусил. Там он выкурил сигаретку, потом другую — уж очень как-то занервничал, Липочка-солнышко сильно волновала его.

Липочка, кстати, тоже плохо спала, словно ловила флюиды мужа. Ворочалась на кровати, вздыхала, несколько раз выходила на балкон, даже Глафире хотела звонить, обнаружив свет в спальне подруги. Но передумала и вернулась в постель.

“Завтра ей позвоню”, — решила и… вспомнила, что не закрыла за Глашей дверь.

— Прав мой Ваня, я беспомощная. Вот, спать с незапертой дверью улеглась, — с досадой воскликнула Липочка и поспешила в прихожую исправлять оплошность.

Иван Семенович в этот момент как раз загасил сигаретку и, с нежным вздохом вспоминая о любимой жене, уверенно шагнул… к родной квартире. Случилось то, чего Иван Семенович боялся много лет: он взялся за ручку, свою дверь поспешно толкнул и с ужасом подумал: “Что я делаю, дурак? Ноги сами в стойло идут! Поворачивай, черт! Поворачивай!”

Но было уже поздно: в прихожей загорелся свет — всплеснув руками застыла Липочка. Сквозь прозрачную ночнушку розовела ее пышная нагота — стоя в одних трусах, Иван Семенович подумал: “Допрыгался, грязный кобель!” И обмер.

А Липочка растерялась от многообразия чувств: и радость, и испуг (муж все же в трусах), и любопытство, и удивление раздирали ее непримиримыми противоречиями. Она не знала как реагировать и повела себя обычно.

— Ваня, — ахнула она, — зайчик мой, ты же в командировке!

— Так вернулся, — не моргнув глазом, сообщил Желтухин и, переминаясь с ноги на ногу, добавил: — Внезапно.

— А почему в одних трусах? — изумилась Липочка.

— Так обокрали.

— Ах, зайчик мой! — всплеснула пухленькими ручками Липочка, падая на грудь мужа. — Как же это случилось?

— Убей — не помню, — горестно признался Иван Семенович, нежно поглаживая упругую спинку жены. — Думаю, клофелинщиков дело. Свирепствуют сейчас они, — пояснил он и с ужасом осознал, что вышел покурить в шлепанцах Глафиры.

Но Липочка шлепанцев не заметила, зато обнаружила на мужниной волосатой руке баснословной цены “Ролекс” и обрадовалась:

— Ой, Ваня, тогда они дураки, эти клофелинщики, часики-то снять не догадались.

— Да уж, — самодовольно согласился Иван Семенович. — Самое ценное удалось сохранить. Уперся и ни в какую… Ты ж меня знаешь.

Тут Липочка вспомнила о своих обязанностях и потащила мужа в кухню: кормить и поить. По ходу Иван Семенович умудрился скользнуть в ванную и определить там, что Глафира неправа: полотенце-то сухое.