— Ты обожаешь пиццу.

— Не может быть! — В доме Андерсов сроду не водилось ничего подобного, а Перси вообще презирал полуфабрикаты.

— Ты сегодня даже не завтракала и должна что-нибудь съесть, прежде чем мы заберем Кэтти. — Клайв уже налил ей стакан минеральной воды из встроенного бара. — Почему ты так уставилась на меня?

— Ни почему… — Просто ее очень поразило сочетание роскошной машины и простой коробки из-под пиццы. К тому же Клайв обнаружил полное отсутствие снобизма.

Эрику тронула его забота, особенно после того что ей пришлось испытать по вине Перси. Она открыла коробку, и ноздри защекотал аппетитный аромат горячей ветчины, сыра и специй. Молодая женщина едва не набросилась на еду, как дикарь, и только врожденная вежливость заставила спросить:

— А ты не будешь?

— Я не голоден.

После этого Эрика с чистой совестью принялась за пиццу. Давно уже ничто не казалось ей таким вкусным. Утолив голод, она принялась облизывать пальцы, совершенно забыв о приличиях. Неожиданно она прекратила это увлекательное занятие и медленно подняла голову. Клайв не отрываясь смотрел на ее влажные блестящие губы.

Поняв, что он уже давно наблюдает за ней, Эрика зарделась. Ее бросило в жар, и на минуту стало страшно, что она совершенно не может себя контролировать. Но уже через мгновение тело наполнилось тягучей радостью, от которой хотелось летать. Грудь стала тяжелой от напряжения, соски затвердели, воздух с трудом проходил сквозь полуоткрытые губы.

Клайв тоже не пытался скрывать возбуждения: ноздри его раздувались, словно он чувствовал терпкий запах изнывающей от желания женщины. Зрачки расширились, и синие глаза казались почти черными. Эрика как зачарованная смотрела на него со смешанным чувством страха и восторга.

— Не дразни меня, — сглотнув, хрипло прошептал он.

— Я… я не такая! — Она закрыла глаза, чтобы изгнать навязчивое видение. Ей стало стыдно за проявление низменных инстинктов.

— А раньше стащить с меня одежду казалось тебе более чем естественным поступком, — произнес Клайв мягким, словно бархат, голосом. — Мы оба испытывали это. Однажды я выдержал шестнадцатичасовой перелет туда, а потом еще и обратно, чтобы провести с тобой два часа.

От его слов в сознании рождались эротические видения, сладкие и опасные одновременно.

— Мы всегда занимались любовью будто в первый раз. Это могло продолжаться до бесконечности: нам никогда не удавалось насытиться друг другом. Обычно ничто не может вывести меня из себя, — продолжил он хрипловатым, словно искушающим шепотом. — Но никто никогда еще не дарил мне таких ощущений, как ты. Я буквально терял голову. Если я не стыжусь этого, то почему ты должна?

Эрика слушала, и ей все сильнее хотелось оказаться в объятиях Клайва, почувствовать тепло его тела, шелк волос, коснуться губами твердого, слегка колючего от щетины подбородка. Прошлое приобретало над ней власть: этот человек казался все более родным и близким. К тому же Клайв хотел ее — в отличие от Перси — и не делал из этого секрета…

— Для вас с Кэтрин уже приготовлены комнаты, — лениво протянул он, когда машина затормозила перед входом в детский сад.

Эрика подняла на него взгляд, полный замешательства. — Но я…

— Тебе необходимо поменять обстановку. Конечно, тебе решать, случится это раньше или позже, но, по-моему, у Андерсов на тебя будет оказано куда большее давление. А тебе хватает и того, что есть сейчас. Боюсь, они еще не поняли, что все изменилось.

Все изменилось. Эти два слова перечеркивали три года ее жизни. Но переехать к нему в дом? Конечно, Клайв отец ее дочери, однако можно ли в такой степени доверять ему?

— А ты оставишь меня в покое?

— Если сама этого захочешь.

Эрика не была уверена, что желание ее именно таково, но пусть лучше он так думает.

— Я бы поехала к моей подруге Вивиан, но боюсь, у нее нет для нас достаточно места.

Кэтрин уже ждала их. Увидев большую машину, она изобразила танец радости африканских дикарей, а при виде отца ее личико осветилось счастливой улыбкой. Девочка забралась на заднее сиденье и пристроилась на коленях у родителя. Когда машина тронулась, она захохотала от восторга.

Сердце Эрики замерло, когда она заметила довольную усмешку Клайва. Тот был счастлив не меньше дочери. Испытывал ли он такую же радость с ней? Радость, от которой тяжелые черты разглаживались и взрослый мужчина становился похожим на мальчишку?

Боже мой, могу ли я доверять ему? А если и нет, то есть ли у меня другой выход? Что мне терять? — думала Эрика.

Клайв не отрываясь следил за Эрикой, нервно мерявшей шагами одну из гостиных особняка. Ее худенькое тело было напряжено.

До сего момента она так хорошо держала себя в руках, что он перестал ей верить. Они только что вернулись от Андерсов, где Эрике пришлось пройти еще через одно испытание. Ее не встретили утешениями по поводу мерзкого поведения Перси и не выразили огорчения, что она так скоро уезжает. А Клайва были рады видеть, как англосаксы — Вильгельма Завоевателя.

Тем не менее Эрика выразила Хьюго и Монике сердечную признательность за все, что те для нее делали. Короче говоря, все слова были сказаны, слезы пролиты, понимание и сожаление выражены. Спектакль полностью удался. Но Клайв не спускал с нее орлиного взора, ожидая, что маска вот-вот упадет и станет ясно, что это всего лишь хорошо продуманные и рассчитанные действия.