Шрифт:
Ну вот, опять это слово!
— Меня не требуется никуда пристраивать, — возмутился Мишель. — Я уж как-нибудь сам.
— Сами?.. Сами вы либо с голода богу душу отдадите, либо к белым подадитесь, — резонно возразил Троцкий. — Ныне тех, кто сам по себе, нет, все или с нами или с ними — против нас. Без середки! Так что идите и выполняйте порученную вам работу.
И в голосе Троцкого прозвучал металл.
Мишель, хоть того не желал, повернулся на каблуках и вышел из кабинета.
«А ведь, коли сильно упрямиться, так могут и к стенке поставить! — подумал он, вспомнив подвалы Чека и то, как приглушенно звучали винтовочные залпы из расстрельной комнаты. — Запросто...»
Товарищ Сталин верно был грузином, усатым, с изъеденным оспой лицом. Доступ к нему был почти свободным, кабинет махоньким и захламленным, из чего Мишель заключил, что он мало что из себя здесь представляет, хоть впоследствии оказалось, что он заведует всеми национальными вопросами в Советской республике.
Тот молча взял записку Троцкого, прочел ее. Задумался.
— Куда бы вас? — сам себя спросил он. — Ума не приложу... Может, в Чека?
— Я ранее в сыскном служил, — сразу, чтобы не случилось никаких недомолвок, сообщил Мишель. — Правда, в уголовном.
— Да? Тогда нельзя. Заклюют вас наши товарищи, — вздохнул Сталин.
Было видно, что ему совершенно неинтересно заниматься протеже Троцкого, но отказать он тоже не может.
— А вы, простите, кем приходитесь товарищу Троцкому?
— Я?.. Никем... — растерялся Мишель. — Мы вместе в Крестах сидели. А после я ценности дома Романовых искал.
Ну раз никем — то тогда проще.
— Вот что... — обрадовался Сталин. — Может, вам к Горькому с Луначарским в Чрезкомэкспорт — они теперь как раз собирают брошенное буржуазией золото. Может, вас туда определить?..
— Горький? — переспросил Мишель. — Какой Горький?
— Тот самый — Максим... Пролетарский писатель... — ответил Сталин. — Там, мне думается, вы придетесь к месту.
И быстро написал новую записку.
— Ступайте прямо теперь к товарищу Поликарпову, скажете, что от меня, пусть поставит вас на вещевое и продуктовое довольствие.
— А оружие?.. А мандат? — растерянно спросил Мишель.
Сталин быстро перечитал послание Троцкого.
— Можете оставить их при себе. Про них здесь ничего не сказано. Извините товарищ, у меня много дел...
И тут же уткнулся в какие-то бумаги.
«Будто чиновник мелких поручений, или по-новому, кажется, завхоз, — подумал Мишель. — Недотягивают они еще до той, дореволюционной, начальственной спеси...»
Через несколько дней он встретился с Горьким.
— Вы, го-оворят, бывший жандарм? — прогудел басом, по-волжски растягивая "о" и радостно улыбаясь, Горький.
— Был, — кивнул Мишель.
— А по-о вам не скажешь!
По Горькому тоже нельзя было сказать, что он бывший босяк и преследуемый чинами полиции бродяга.
Впрочем, теперь все смешалось и ничего не понять...
— Ну что ж, коли вы не против, будем теперь вместе работать, — протянул Горький руку.
— Я не против, — улыбнулся Мишель.
— Во-от и славно-о!..
Глава V
Гудит Санкт-Петербург, народ, друг дружку погоняя, бежит — бабы юбки подхватили, мужики шапки руками держат, чтоб не потерять, меж ними, под ногами путаясь, ребятишки вьюнами снуют! Шум, гам, пыль столбом стоит!
Никак война?!
Али, не дай бог — пожар?!
Ан нет — не пожар — чудо чудное!
— Куда бегешь, ноги бьешь, Микола?
— Зверей неведомых глядеть!.. Болтают люди, будто на Невском звери явились — сами вроде коров о четырех ногах, но в десять раз их больше, с хвостами, но без вымени, и рога у них не на голове, а из морды вперед торчат! И будто бы вместо ноздрей у них лапа с пальцами, коими они чего хошь хватать могут!
— Ну-у... Не могет такого быть! Брешут, поди!
— Вот те крест! — осеняет себя перстами Микола.
Сосед мой их сам видал! Ей-ей! Говорит — уж так здоровы, что выше крыш!
— Да ну!.. Тогда я с тобой побегу!.. Шибко на такое чудо взглянуть хочется.
Побежали, локтями толкаясь. А как добежали, там уж такая толпа собралась, что не пробиться!
— Ну чего там, чего видать?..
— А ничего не видать — головы одни!.. Ну чо пхаешься, не видишь, человек тута стоит!..
Волнуется народ, на цыпочки привстает, иной подпрыгивает, чтобы дальше углядеть. Пацаны — те на столбы и заборы полезли. Заорали благим матом: