Маститые академики, сидящие в президиуме, поначалу недоуменно переглядывались, а с последними словами Шарлотты откровенно захохотали. Вслед за ними захохотал и весь зал.

– Я прошу тишины и внимания, – спокойно, негромко сказала Шарлотта. – Меня никто не слышит? Что ж, как угодно.

Она подошла к доске и взяла кусок мела.

– Фрау Ковалевская, помогите мне, – прошептала девушка, выводя первую формулу.

Через пять минут методичной работы Шарлотты у доски стих смех и разговоры в зале и президиуме. Тогда Шарлотта заговорила, сопровождая каждую новую запись точными и логичными комментариями. Постукивал о доску мел, новые формулы вставали стройными рядами, а в зале царила уже та мертвая благоговейная тишина, которая наступает именно тогда, когда человечество сталкивается с чем-то непостижимым и неподвластным разуму.

Наконец Шарлотта вывела последнюю формулу и закончила свое выступление классической фразой:

– Что и требовалось доказать.

Немое изумление царило недолго. Первым закричал академик Даговиц:

– Это шарлатанство! Теорема Ферма недоказуема! Но этот крик потонул в других криках и воплях.

Потому что на обычной грифельной доске было выведено обычным мелом то, что перевернуло всю математическую традицию. И сделала это строгого вида девушка шестнадцати лет.

В зале и около доски творилась буря:

– Немыслимо! Это, невозможно!

– Но как просто! Неужели доказано недоказуемое!

– Это величайший день в истории математики!

– Что вы, коллега! Это величайший день в истории человечества! Важнее, чем пришествие Христа! Вы только представьте, какие перспективы!

Некоторые дамы из зала вскрикивали: «Мне дурно! Уведите меня! » С несколькими студентами и магистрами случилась настоящая истерика. К Шарлотте подскакивали, будто пружинные игрушки, маститые профессора и академики, глядели на нее как на живое диво, требовали новых записей, и она послушно сделала еще три или четыре раза полный ряд доказательства. Через некоторое время сквозь толпу к Шарлотте удалось пробиться тете.

– Лотхен, милая! – кричала тетя. – Что ты натворила! Ты свела их всех с ума!

Шарлотта оглядела беснующуюся у доски с уравнениями толпу. Новое, доселе неизведанное чувство тоски и сожаления внезапно заполнило ее сердце.

«Я метала бисер перед свиньями. Вот что я делала. Бисер перед свиньями. Они недостойны чистого знания. Они никогда не поверят в него. Не поймут и не оценят. Им нужна мертвая наука, но не живая. Это и убило госпожу Ковалевскую».

– Тетя, – тихо сказала Шарлотта. – Пожалуйста, давай немедленно вернемся домой.

– Да, да, конечно! – залопотала тетя. – Девочка моя, что ты натворила!

– Совершила невозможное, – пробормотала

Шарлотта. – Только и всего.

Тете как-то удалось вместе с Шарлоттой выбраться из толпы и попасть в лифт. Шарлотта заметила, что никто даже не обратил на них внимания, не обратил внимания на нее, только что сделавшую мировое открытие…

– Помните, дорогая Шарлотта, – сказала ей как-то Софья Ковалевская. – Слава не нужна истинному математику. Ему нужно бессмертие, которое он обретет благодаря своим трудам. А слава – это для обычных людей.

– Вы были правы, фрау Ковалевская, – прошептала Шарлотта, уносясь на лифте вниз, прочь из конференц-зала. – Вы, как всегда, были правы.

Ей было грустно. Но не потому, что не получилось ее триумфа. Потому что они все-таки не поверили.

– Лотхен, ты так бледна, – встревоженно сказала тетя Бригитта, когда они вернулись домой. – Я всегда говорила, что такие занятия не прибавят тебя здоровья. Прошу тебя, давай уедем отдыхать! На Ривьеру, в Альпы, в Египет – куда угодно, лишь бы подальше от этой математики, которая выпила из тебя все соки.

– Я подумаю над этим, тетя, – механически сказала Шарлотта. Какая-то мысль, еще не оформившаяся в слова, не давала ей покоя, жгла, точно укус осы… – Я пока поднимусь к себе, хорошо?

– Да, конечно. Детка, что тебе подать к обеду? Шарлотта, начавшая было подниматься по лестнице наверх, в свой кабинет, застыла.

– К обеду… – вяло повторила она. – Тетя, я бы хотела немного поспать. А обед потом…

– Как скажешь, дитя мое. – Тетя внезапно расплакалась, словно только теперь увидела, как исхудала, осунулась и побледнела ее гениальная племянница.

– Я только на минутку зайду в кабинет, – сказала Шарлотта.

Она вошла в свой кабинет и замерла на пороге.

Что это?!

Еще сегодня утром кабинет сиял, вдохновлял, был наполнен особой атмосферой стремления к знанию. Сейчас же это была унылая комната с беспорядочно разбросанными повсюду книгами, распечатками и компьютерными дисками. А еще…

Софьи Ковалевской на портрете не было.

Та женщина с топорными, грубыми и тупыми чертами лица, что смотрела на Шарлотту с портрета, никак не могла быть утонченной, мудрой и великой Ковалевской!