Шрифт:
– Хорошо, – отозвалась Оцу.
– Да не вздумай сбежать! Я тебя везде отыщу! От меня не скроешься.
Осуги подбежала к дереву.
– Матахати, ты?
– Да, матушка.
Матахати прижал мать к груди, словно долгие годы ждал этой минуты.
– Почему ты прячешься за деревом? А руки какие холодные, как лед!
Осуги расчувствовалась от прилива материнских чувств.
– Скрываюсь, – ответил Матахати, судорожно оглядываясь. – Видела человека, который бродил здесь несколько минут тому назад?
– Самурай с длинным мечом за спиной?
– Да.
– Ты его знаешь?
– Можно так сказать. Это Сасаки Кодзиро.
– Что? Я считала, что Сасаки Кодзиро – это ты.
– Я?!
– В Осаке ты показывал свидетельство. Это имя значилось в документе. Ты говорил, что принял это имя, став мастером фехтования.
– Неужели? Да-да, верно! Когда я шел сюда, я его заметил. На днях Кодзиро учинил мне большую неприятность. Вот я и стараюсь не попадаться ему на глаза. Появись он сейчас, мне несдобровать.
Осуги от потрясения потеряла дар речи. Она с горечью отметила, что Матахати исхудал. Его растерянный вид вызвал у Осуги теплую волну нежности к сыну, по крайней мере она сочувствовала ему в эту минуту.
Дав ему понять, что ее не интересуют подробности, Осуги сказала:
– Все это пустяки. Сынок, ты знаешь, что дядюшка Гон умер?
– Дядюшка Гон?
– Да. Он умер там же, в Сумиёси, сразу после того, как ты покинул нас.
– Нет, не слышал.
– Вот такие новости. Хочу спросить, понимаешь ли ты, ради чего умер дядюшка Гон и почему я на склоне дней занимаюсь изнурительным и долгим поиском?
– Понимаю. Твои слова запечатлелись в моем сердце после той ночи, когда ты… объяснила мои недостатки.
– Запомнил? Очень хорошо. А теперь другая новость, радостная для тебя.
– Какая?
– Дело касается Оцу.
– Девушка, шедшая с тобой, Оцу?
Матахати сделал было шаг вперед, но Осуги остановила его.
– Куда собрался?
– Хочу увидеть Оцу. Столько лет не встречал ее!
– Я привела ее специально, чтобы ты посмотрел на нее, – кивнула Осуги. – Не расскажешь ли матери, что теперь собираешься делать?
– Попрошу у нее прощения. Я поступил с Оцу подло, но надеюсь на ее доброту.
– А потом?
– Потом я ей скажу, что не совершу подобной ошибки никогда в жизни. Матушка, ради меня, ты ее тоже попроси.
– Что дальше?
– А дальше все будет по-прежнему.
– Что значит по-прежнему?
– Я хочу, чтобы мы с Оцу снова подружились. Хочу жениться. Как ты думаешь, матушка, она…
– Дурак! – сказала Осуги, залепив Матахати увесистую пощечину. Матахати, приложив руку к щеке, попятился от матери.
– За что, мама? – заикаясь, спросил он. Матахати впервые видел мать в таком гневе.
– Ты только что сказал, что не забудешь наш разговор в Осаке.
Матахати понурил голову.
– Где это видано, чтобы перед распутной девкой извинялись? За что ты намерен извиняться, если она бросила тебя и сбежала с другим? Ты ее увидишь, но извиняться не будешь. А теперь слушай!
Осуги, схватив сына за грудки, несколько раз основательно тряхнула его. Голова Матахати болталась как у болванчика, глаза были закрыты.
– Что это? Плачешь? – изумленно воскликнула Осуги. – Так любишь эту беспутную? Тогда ты мне не сын!
Осуги отпустила его. Матахати подкошенным снопом рухнул на землю. Осуги опустилась рядом с сыном и зарыдала.
Старуха расчувствовалась, но ненадолго. Смахнув слезы и выпрямившись во весь рост, она сказала:
– Ты должен решиться – теперь или никогда. Мне осталось недолго жить. Я умру, и ты не сможешь при всем желании поговорить со мной. Подумай, Матахати! На свете много девушек. Оцу вела себя непристойно, с такими нельзя связываться. Подбери себе хорошую девушку, и я сосватаю ее, пусть даже ценой сотни визитов к ее родителям. Я положу на это дело последние силы и жизнь.
Матахати угрюмо молчал.
– Откажись от Оцу, забудь ее во имя славного рода Хонъидэн. Какие бы чувства ты ни питал к ней, наша семья не может принять ее. Если ты не порвешь с ней навсегда, лучше отсеки мою дряхлую голову, а уж потом гуляй вволю. Пока я жива…
– Замолчи, мама!
Резкость Матахати задела Осуги.
– Ты имеешь наглость кричать на меня?
– Ответь мне, кто из нас женится – ты или я?
– Глупость какая!
– Почему я не могу выбрать себе жену?