Шрифт:
И вдруг он повел себя решительно, по-козлиному, не обращая внимания на чуждое человеческое окружение. Козел быстренько закинул передние копыта на скамью, простучал ими короткую дробь и – я глазом моргнуть не успел – напрыгнул на меня резво, чтобы…
– Было, – сказал Валентин Павлович хмуро. – У Апулея было и где-то еще. И вообще, с козлом все понятно. Обозвали тебя козлом, вот он и появился. Твоя красотка и обозвала.
7. ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ, НО…
Мы решили забить в землю кол – крепкий, осиновый, называйте его, как хотите: ось, дрын, руль, рычаг, – навалиться, чтобы Земля дала крен, и с нее посыпались все эти ублюдочные козлы, Курилки, Бежевые, Холодные, Жопы – обратно в гнилой галактический омут и сгинули в нем навсегда.
Для этого нужно было: во-первых, выйти на улицу.
Валентин Павлович снял с гвоздя долгополый с дюжиной пулевых отверстий тулуп, выменяный у запойного сторожа с автобазы на полбутылки «перцовой», надел на меня, а сам, как был в свитере на волосатое тело, так в нем и пошел, лишь прихватил с собой для пущего устрашения пудовый том Шиллера в издании Брокгауза и Ефрона.
Я шел, путаясь в идиотских полах. При каждой попытке пошевелить руками из рукавов вылетали стайки мучнистокрылых молей, кружили и залетали обратно. Я вычихивал из себя забивавшую ноздри пыль и уже где-то в прихожей не выдержал и сбросил проклятущий тулуп. Лучше околеть от мороза, решил я, вешая бронтозаврью шкуру на замеченный на стене крюк.
А на улице…
Мы забыли про руль и дрын, потому что блестели лужи, солнце плавило облака и улица была чиста, как река, вытекающая из садов Эдема.
Зима кончилась, крокодил вернул проглоченный месяц август, и ни Жопы, ни его друга Курилки не торчало у булочной на углу.
Жизнь продолжалась.
– Валь, – сказал я пьяным от солнца голосом. – Лужи-то как блестят.
– Пивка бы… – Борода Валентина Павловича лоснилась и отливала медью. Он засунул руку по локоть в карман необъятных штанов. – Тринадцать копеек. – Валя пересчитал наличность. – Мало.
Он хотел сказать что-то еще, но неожиданно замер. Монеты одна за одной выпадали из разжавшихся пальцев. Они падали и звенели, скатывались с тротуара и пропадали на сверкающей мостовой. Ладонь стала пустой, рука повисла как мертвая.
Я сначала не понял, потом посмотрел вперед и увидел незнакомую женщину. Она шла, разбрызгивая подошвами лужи, не медленно и не быстро, а Валентин Павлович зачем-то бросился собирать монеты, а сам все смотрел на нее, как она приближалась, и руки его бестолково шарили по асфальту – шарили, шарили и ничего не могли найти.
«Наталья, – подумал я сразу. – Значит, все хорошо».
И вдруг у дома № 15 шаг ее изменился, сделался неуверенным, шатким, она схватилась за стену и стала медленно сползать на асфальт.
8. Фикус в аптечной витрине
– На восьмом месяце! Ну я и осел!
«Козел», – поправил я Валентина Павловича, но не вслух.
Он целовал ее в плечи, как будто ей могло от этого полегчать. Валины волосы разметались, он держал бледноликую деву Наталию на вытянутых руках легко, словно в деве не было веса. Она силилась улыбнуться. Улыбка деву не красила.
– Саша, – Валя затоптался на месте, – ты уж не обижайся.
Я кивнул и, сцепив ладони, потряс ими над головой. «Римлянин – римлянину». Валя понял, хоть и сделался враз дураком, понял, что я его понял, и осторожно, чтобы не разбить о плотный уличный воздух, понес сокровище в дом.
Я придержал дверь, постоял так недолго, пока поцелуи не стихли, и пошел от парадной прочь.
«Все хорошо, – говорил я себе упрямо. – Я нашел Вальку, Валька нашел Наталью. Наталья тоже кого-то в себе нашла. Неизвестно пока – кого, но зато, от кого – известно. Теперь пройдет месяц-два, и они полетят на воздушном шаре втроем. Втроем не так одиноко…»
«Не так одиноко».
Черные мысли на меня накатили. Захотелось печальных песен. Захотелось сидеть в ограде возле могильных крестов и под шорох падающей листвы перечитывать томик Батюшкова.
Сначала я пожалел себя. Потом подумал: а ей каково, моей преследуемой беглянке? Ей-то как одиноко!
И еще я подумал: ну на кой ляд, спрашивается, она стала платформой! Воплотилась бы, например, в девушку-сироту. Я бы ее полюбил. Я люблю девушек. А теперь что? Отговорить? Переубедить? Как?
Я дошел до угла, где булочная, и свернул к Покровскому саду. О Батюшкове я больше не думал. Да и сад был не пуст и не желт, и в ограде вместо крестов чернели шляпы пенсионеров. Слева на остановке толпился народ. Трамваи еще ходили. Хотя Галактическое содружество по апрельскому договору уже полтора года обещало поставить во все города Земли какие-то многоместные люльки – бесшумные, бездымные, бесколесные, безбилетные, работающие по принципу пространственного волчка – и решить таким образом вечную транспортную проблему. В некоторых частях города даже рельсы заранее сняли, и теперь легковерное население, проклиная космических болтунов, обвешивало телами автобусы, которые, впрочем, тоже скоро обещали убрать.