– Говорите и убирайтесь! – вымолвил Фатиа, скрестив руки на груди. Ваня впился взглядом в семь выжженных на запястье Властителя звезд, не в силах отвести от них взгляда. Арвиль заметил это и поспешно сцепил руки за спиной.

– Ребенка украл Неаполи, – спокойно произнесла я. Далее я почувствовала взрыв ярости внутри него: мой судорожный вздох, резкая боль в груди…

– Доказательства!

– Ваня его видел с Прасковьей. – Я всхлипнула, в глазах потемнело от желания вздохнуть. Презрительный и высокомерный взгляд, брошенный в сторону Петушкова. Боже, какие демоны роятся в душе Властителя Бертлау, Фатии и Перекрестка Семи Путей!

Темнота…

– Ася, Ася очнись! – Я отпрянула от резкого запаха и с трудом подняла тяжелые веки, перед глазами все расплывалось.

Я застонала от головной боли, картинка стала проясняться. Я лежала на кровати в спальне Властителя, надо мной склонился Петушков и с самым затравленным видом водил перед носом тряпочкой, смоченной в отвратительно пахнущей настойке. Отпихнув его руку, я поспешно села, опустив ноги на пол, комната закружилась перед глазами. Арвиль развалился в кресле и задумчиво рассматривал вид за окном.

– Что это такое вонючее? – прохрипела я.

– Бальзам, которым ты мне руку велела мазать, – хмыкнул Властитель, безразлично посмотрев в мою сторону.

– Какая мерзость. – Я сглотнула подступающую к горлу горечь.

– Что ты говорила про Леона? – Фатиа сдерживал себя как мог, страшась, что меня снова придется откачивать.

– Неаполи организовал похищение, – снова повторила я.

– Чушь! – вдруг заорал Арвиль, я задохнулась, Ваня сжался.

Властитель нервной рукой схватил хрустальный графин, плеснул в стакан воды, а потом осушил одним глотком.

– Если твой Ваня, – он бросил на бледного Петушкова суровый взгляд, – видел Леона вдвоем с Прасковьей, это ничего не значит! Прасковья частая гостья в городе!

Ваня затрясся, а потом прошептал:

– Можно мне тоже водички? – И без спросу кинулся к графину. Он сделал три жадных глотка, поперхнулся и сдавленно кашлянул.

– Поймите, Леон воспитывался в этом доме вместе со мной, мы росли бок о бок, – продолжал Фатиа. – Он не может быть предателем! Вехрова, ты не хуже меня знаешь, что Анук просто прикрытие для… – Он осекся и покосился на Петушкова. – Это кто угодно, но не Неаполи. Разговор окончен! Обсуждать нечего! – процедил он сквозь зубы, открывая дверь и предлагая нам удалиться.

Мы с Ваней вышли, уже в коридоре я обернулась. Арвиль все еще стоял в дверях, его раздирало странное чувство. Неуверенность? Я усмехнулась про себя: «Только не Фатиа!» Сожаление? Недоверие? «Точно, он мне НЕ доверяет!»

– Мы предупредили тебя, Фатиа, мне жаль, что ты слеп! Но поверь, я этого так не оставлю, я докажу вину Леона, и найду его сообщника среди магов, хотя бы потому, что это напрямую касается меня! – бросила я напоследок и с гордо поднятой головой зашагала к выходу.

На улице охранники удивленно уставились в нашу с Ваней сторону, пытаясь понять, каким образом двое посторонних проникли в Дом, если они их так и не пропустили?

– Ведь это Моэрто? – хмыкнул Ваня ни с того ни с сего.

Я нахмурилась и неохотно кивнула.

– Вехрова, я говорил, что ты дура? – усмехнулся приятель, сплевывая на дорогу.

– Неоднократно, – снова кивнула я.

На следующее утро я проснулась поздно. В окна бил солнечный свет, я выглянула в сад. Гарий разбивал новый цветник и сейчас энергично ковырял землю лопатой.

– Доброе утро! – сонно улыбнулась я.

Гарий выпрямился, стер со лба пот и кивнул:

– Доброе! Ты сегодня поздно!

Я потянулась и встала с кровати. Действительно, поздно?

Поздно?!

Я застыла посреди комнаты с портами в руках.

Фатиа внутри меня не было! Мои мысли и ощущения остались на месте, а вот властительские растаяли, как первый снег. Это хорошая новость или плохая? Может быть, Моэрто продержалось пару дней и само по себе исчезло? Я посмотрела на тонкий шрам на ладони. Все чрезвычайно странно.

Я оделась и вышла на веранду. Тут-то я и поняла: исчезновение Моэрто – новость отвратительная!

На лежаке развалился Ваня, в руках он зажимал розовый надушенный листочек и перо, очевидно, только что выдернутое у гуся, и что-то вдохновенно корябал на бумаге. Я долго рассматривала его расслабленную позу и бессмысленную улыбку, а потом тихо позвала:

– Вань, ты чего делаешь?

Тот поднял расширенные глаза и выдохнул:

– Асенька, я стихи сочиняю!

«Что?! Какие, к черту, стихи? Петушков в слове „мама“ делает четыре ошибки!»

– Ваня, с тобой все в порядке? – Я осторожно дотронулась до холодного лба приятеля.