клана. Конахар, случалось, и раньше посылал его в горы с

каким-нибудь поручением.

– И я должен понять тебя в том смысле, дочь моя, что

этот юноша, такой красивый с виду, был дорог тебе лишь

постольку, поскольку ты хотела просветить его ум и об-

разовать его нрав?

– Да, отец мой, только так, – подхватила Кэтрин. – И,

может быть, я нехорошо поступала, поддерживая с ним

близость, хотя бы и ради наставления и воспитания. Но

никогда в своих разговорах с ним я не заходила дальше

этого.

– Значит, я ошибся, дочь моя, но с недавнего времени

мне стало казаться, что в твоих намерениях произошла

перемена, что ты с тоской желания оглядываешься на тот

мир, от которого раньше думала отрешиться.

Кэтрин опустила голову, и румянец ярче разгорелся на

ее щеках, когда она промолвила:

– Вы сами, отец, бывало, отговаривали меня от моего

намерения принять постриг.

– Я и теперь его не одобряю, дитя мое, – сказал свя-

щенник. – Брак – честное установление, указанный небом

путь к продлению рода человеческого, и в священном пи-

сании я не вычитал нигде чего-либо, что подтвердило бы

человеческое измышление о превосходстве безбрачия. Но я

смотрю на тебя ревниво, дитя мое, как отец на свою един-

ственную дочь, и боюсь, что ты выйдешь опрометчиво за

недостойного. Я знаю, твой родной отец, ценя тебя не столь

высоко, как я, благосклонно принимает искательства

бражника и буяна, именуемого Генри Уиндом. Он, видимо,

располагает достатком, но это простой и грубый человек,

готовый ради славы первого бойца лить кровь как воду, и

его постоянно видят в кругу пустых и беспутных товари-

щей. Разве он чета Кэтрин Гловер? А ведь идет молва, что

скоро они поженятся.

Лицо красавицы стало из алого бледным и снова за-

алелось, когда она торопливо ответила:

– Я о нем и не думаю, хотя мы вправду последнее время

обменивались любезностями, потому что он и всегда был

другом моего отца, а теперь в согласии с нашими обычаями

стал вдобавок моим Валентином,

– Твоим Валентином, дитя? – сказал отец Клиент. –

Твоя стыдливость и благоразумие позволяют тебе так легко

шутить своею женской скромностью и вступать в столь

близкие отношения с таким человеком, как этот кузнец?.. И

ты полагаешь, святой Валентин, угодник божий, истинный

епископ-христианин, каким почитают его, может одобрять

глупый и непристойный обычай, который возник, вероят-

но, из языческого почитания Флоры или Венеры, когда

смертные нарекали божествами свои страсти и старались

не обуздывать их, а разжигать?

– Отец! – сказала Кэтрин недовольным тоном, какого до

сих пор не допускала в отношении картезианца. – Я не

понимаю, почему вы так сурово корите меня за то, что я

сообразуюсь с общепринятыми правилами поведения, ос-

вященными древним обычаем и волей моего отца? Вы ко

мне несправедливы, когда так это толкуете.

– Прости, дочь моя, – кротко возразил священник, –

если я тебя оскорбил. Но этот Генри Гоу, или Смит, или как

его там, – дерзкий и беспутный человек. Поощряя его и

вступая с ним в тесную дружбу, ты неизбежно возбудишь

дурные толки, если только не располагаешь действительно

обвенчаться с ним – и в самом скором времени.

– Не будем больше говорить об этом, отец мой, – ска-

зала Кэтрин. – Вы причиняете мне худшую боль, чем хо-

тели бы, и можете нечаянно вызвать меня на ответ, какого

мне не подобает вам давать. Кажется, я уже и сейчас

должна жалеть, что подчинилась глупому обычаю. Во

всяком случае, поверьте мне, Генри Смит для меня никто и

ничто, и даже той близости, которая возникла было после

Валентинова дня, уже положен конец.

– Я рад это слышать, дочь моя, – ответил картезианец, –

и должен теперь расспросить тебя о другом, что внушает

мне больше тревоги. Ты, несомненно, знаешь это сама,

хоть я и предпочел бы, чтобы не было нужды заговаривать

о таких опасных вещах даже в окружении этих скал, утесов