должны сохранить наше доброе имя, хотя бы все кругом

пошло прахом.

Покуда Гловер терзался из-за того, что так некстати

подтвердились слухи, которые он предпочел бы считать

ложными, танцор, прогнанный за дверь, мог поразмыслить

на досуге в холодке темной февральской ночи о возможных

последствиях необузданного гнева перчаточника.

«Но это ничто, – рассуждал он, – перед яростью Генри

Уинда! Тому случалось убить человека и за меньшее, а уж

если кто посеял недовольство между ним и Кэтрин… или

этим свирепым стариком, ее отцом!. Спору нет, мне было

бы самое верное начисто все отрицать. Но меня разбирало

желание показать, что я – искушенный кавалер (а разве

нет?) и кое-что знаю. Пойти теперь, что ли, к Грифону,

допировать до конца?.. Только вот Моди разбушуется,

когда я вернусь… Да, но ведь вечер как-никак празднич-

ный, можно кое-что себе позволить… Вот что, к Грифону

не пойду – пойду-ка я к Смиту… Он, конечно, дома, раз

никто не видел его сегодня на гулянье. Попробую устано-

вить с ним мир и пообещаю замолвить за него словечко

перед Гловером. Гарри – человек прямой, простая душа, и

хотя я думаю, что в схватке он бы осилил меня, зато в

словесной перепалке я могу вертеть им как хочу. На улицах

тихо, ночка темная. Если повстречаю каких-нибудь озор-

ников, могу отойти в сторонку. Пойду к Смиту, закреплю

нашу дружбу – и плевал я тогда на старого Саймона! Свя-

той Ринган как-нибудь спасет меня в эту ночь, а там… Я

скорее откушу себе язык, чем позволю ему опять навлечь

беду на мою голову! Когда у Гловера вскипела кровь, вид у

него был такой, точно он больше привык резать ножищем

бычью шкуру на куртки, чем кроить на перчатки замшу».

Так раздумывая, грозный Оливер быстро, но по воз-

можности бесшумно шагал к Уинду, где находилось, как

читатель уже знает, жилище Смита. Но злосчастье упрямо

преследовало шапочника. Едва свернув на Хай-стрит, он

услышал совсем близко громкую музыку и голоса.

«Мои веселые приятели, затейники-танцоры, – поду-

мал, он. – Я среди сотни других распознаю трехструнный

ребек старого Джереми. Тут-то я и отважусь пересечь

улицу, пока они не пошли дальше… если за мною кто

подглядывает, пойдет обо мне молва что я пустился один в

поиски приключений, а это лине слава для странствующего

воителя!»

Итак, с мечтой отличиться среди удалых кавалеров, но

втайне следуя благоразумному расчету, шапочник сделал

попытку перейти на другую сторону. Однако весельчаки,

кто бы они ни были, шли с факелами, и отсветы огней

упали на Оливера, чья светлая одежда отчетливо выделя-

лась в темноте. Звуки музыки утонули в многоголосом:

«Попался! Попался!» – и, прежде чем шапочник успел

решить, что лучше – остановиться или бежать, двое про-

ворных молодцов с тяжелыми дубинами в руках, похожие в

своих причудливых маскарадных костюмах на дикарей,

вдруг схватили его и патетически вскричали:

– Сдавайся, надутый пузырь в колокольцах, сдавайся

безоговорочно, или смерть тебе, веселый танцор!

– Кому я должен сдаться? – пролепетал шапочник. Он

хоть и видел, что имеет дело с компанией ряженых, ре-

шивших потешиться, однако разглядел в то же время, что

они по состоянию куда выше его, и со страху растерял всю

отвагу, необходимую, чтобы не уронить свое достоинство в

игре, где с низшим могли обойтись куда как круто.

– Ты еще разговариваешь, раб! – вмешался один из

ряженых. – Или ты только тогда поймешь, что ты наш

пленник, когда моя палка прогуляется по твоей спине?

– Нет, нет, могущественный индиец, – залепетал ша-

почник, – я повинуюсь вам… с радостью…

– Так ступай же, – кричали ряженые, – воздай честь

Императору Мимов, Королю Проказников, Великому

Герцогу Часа Тьмы и объясни, по какому праву ты расха-

живаешь по его владениям, чванливо позвякивая бубен-

цами да вырядившись в кожу для сапог, и не платишь ему