будет у меня надежда завоевать Кэтрин, мы победим не-

пременно!), и тогда я настолько завладею любовью моего

народа, что, приди мне в голову взять жену из богадельни,

ее примут у нас с таким же ликованием, как если бы она

была дочерью Мак-Калланмора. Но ты отвергаешь мое

сватовство? – сурово добавил Эхин.

– Ты принуждаешь меня говорить оскорбительные

вещи, – сказал старик, – а потом сам же накажешь меня за

них, потому что я весь в твоей власти. Но с моего согласия

дочь моя никогда не выйдет замуж иначе, как за ровню.

Сердце ее разорвалось бы из-за непрестанных войн и веч-

ного кровопролития, связанных с твоею долей. Если ты и

вправду любишь мою дочь и помнишь, как ее страшили

вражда и распри, ты не пожелаешь ей без конца подвер-

гаться ужасам войны, которая для тебя будет всегда и не-

избежно главным делом жизни, как была для твоего отца.

Избери себе в жены дочь какого-нибудь гэльского вождя,

сынок, или неистового барона из Низины. Ты молод, кра-

сив, богат, ты высокороден и могуч, твое сватовство не

будет отклонено. Ты легко найдешь такую, что она будет

радоваться твоим победам, а при поражениях ободрять

тебя. Кэтрин же победы твои будут страшить хуже пора-

жения. Воину подобает носить стальную перчатку – зам-

шевая через час разорвется в клочья.

Темное облако прошло по лицу молодого вождя, только

что горевшему живым огнем.

– Прощай, единственная надежда, – воскликнул он, –

которая еще могла осветить мне путь к победе и славе! – Он

замолк и некоторое время стоял в напряженном раздумье,

потупив глаза, нахмурив брови, скрестив руки на груди.

Потом поднял обе ладони и сказал: – Отец (потому что ты

всегда был для меня отцом), я открою тебе тайну. Разум и

гордость равно советуют молчать, но судьба принуждает

меня, и я повинуюсь. Я посвящу тебя в самую сокровенную

тайну, какую может открыть человек человеку. Но бере-

гись… чем бы ни кончился наш разговор, берегись выдать

кому-нибудь хоть полусловом, хоть единым вздохом то,

что я сейчас тебе поведаю. Сделай ты это хотя бы в самом

отдаленном уголке Шотландии, знай – повсюду есть у меня

уши, чтоб услышать, и рука, чтоб вонзить кинжал в грудь

предателя! Я… Нет, слово не хочет слететь с языка!

– Так не говори его, – остановил осторожный Гловер. –

Тайна уже не тайна, когда сошла с языка. Не хочу я такого

опасного доверия, каким ты мне пригрозил.

– Все-таки я должен сказать, а ты – выслушать, – сказал

юноша. – В наш век битв, отец, был ты сам когда-нибудь

бойцом?

– Только однажды, – ответил Саймон, – когда на

Славный Город напали южане. Я как верный гражданин

был призван стать на защиту города наравне со всеми це-

ховыми людьми, обязанными нести дозор и охрану.

– Ну, и как ты чувствовал себя при этом? – спросил

юный вождь.

– А какое это имеет касательство к нашим с тобой де-

лам? – сказал в недоумении Саймон.

– Большое, иначе я не спрашивал бы, – ответил Эхин с

тем высокомерием, которое он нет-нет да и напускал на

себя.

– Старика нетрудно склонить на беседу о прошлых

днях, – сказал, поразмыслив, Саймон. Он был не прочь

перевести разговор на другой предмет – И должен я соз-

наться, мои чувства были тогда далеки от той бодрой уве-

ренности, даже радости, с какою, видел я, шли в битву

другие. Я был человеком мирной жизни и мирного про-

мысла, и хотя, где требовалось, я всегда выказывал доста-

точное мужество, однако редко случалось мне спать хуже,

чем в ночь накануне того сражения. Мысли мои были

всполошены рассказами, недалекими от истины, о сак-

сонских лучниках: что будто бы они стреляют стрелами в

суконный ярд длиной и что луки у них на треть длиннее

наших. Только задремлю, как защекочет мне бок соло-

минка в тюфяке, и я просыпаюсь, вообразив, что в моем

теле трепещет английская стрела. Рано утром, когда я с