Спаги не заставили повторять себе приглашение и, саблями отбивая головки бутылок, пили прямо из горлышка.

Бордо, как всякое вино, ввозимое в глубь Алжира, могло поспорить с любым уксусом; но спаги не обращали внимания на подобные пустяки. Вахмистр не отставал от других и только приказал отнести в свое помещение бутылку лучшего бордо, чтобы завершить ею вечер, как в дверях показался аль-Мадар, говоря:

— Девушка в палатке.

Вахмистр встал, сначала побледнев как мертвец, а затем покраснев, как петушиный гребень

— Одна? — спросил он.

— Одна.

— Друзья, доканчивайте бутылки, а потом окружите лагерь бедуинов.

Обтерев ладонями пыль с лица, закрутив усы и сдвинув картуз набекрень, он пыхтя направился за бедуином.

— Прежде проводи меня к мужчинам, — приказал вахмистр. — Что они делают?

— Бесятся, как дикие звери.

— Отчего? Ты с ними нехорошо обращался?

— Нет, даже приказал отнести им ужин, а они запустили им в лицо посланного. Они с ума сошли с тех пор, как я силой увел от них девушку.

— Понимаю, — сказал вахмистр. — В таком случае мне лучше повидаться с ними завтра утром, когда их связанными посадят в дилижанс. Отведи меня к девушке.

Они пошли по лагерю, мимо многочисленных палаток, мимо верблюдов, махари, лошадей и тюков с товарами.

— Девушка связана? — спросил вахмистр.

— Еще бы! Такую гиену я ни за что не взял бы в жены.

— А я — напротив.

— Дело вкуса.

Они подошли к большой палатке, где слабо теплился масляный ночник. Вход сторожили два бедуина.

— Входи, франджи, — сказал с несколько ироничной усмешкой бедуин, — и попробуй обуздать эту молодую гиену.

Вахмистр отпустил сторожевых бедуинов и вошел в палатку один.

Афза стояла привязанная к центральному колу. Увидев входящего, она вздрогнула, и в глазах ее сверкнули ярость и угроза.

— Ты не ждала меня, Афза? — заговорил вахмистр. — Как видишь, и мертвые иногда возвращаются. Твои руки слишком слабы, чтобы убить человека наповал; но я на тебя не сержусь, я сам держал себя как скотина.

Афза смотрела на вахмистра с некоторым удивлением. Он сел на стоявший тут тюк товаров и сказал:

— Поговорим, моя малютка. Прежде всего скажу тебе, что прихожу к тебе не как враг, но как друг…

— Да? — просто спросила Афза. — Что же тебе нужно?

— Несмотря на твой поступок, я не сержусь на тебя и хочу, чтоб ты стала моей женой.

— А если я тебя не люблю?

— А! Ты все еще продолжаешь любить того, другого? И за что ты любишь его?

— Он спас мне жизнь.

— Эка невидаль! Я бы спас тебя не один, а сто раз…

— До сих пор ты еще ничем не доказал своей любви ко мне.

— Клянусь брюхом тюленя! Что же, прикажешь мне сейчас отправиться на поиски какого-нибудь льва в Атласских горах, чтобы убить его у твоих ног? Странные вы люди, мавры.

— Дай мне в таком случае другое доказательство.

— Какое? Скажи…

— Отпусти пленников.

Вахмистр даже подскочил.

— Ты с ума сошла. Разбойники уже принадлежат военному трибуналу. Через две недели никто не вспомнит о них.

Афза страшно побледнела, из груди ее вырвалось глухое рыдание, которое она не смогла сдержать

— Они виноваты в неповиновении начальству и бегстве; военный трибунал не нежничает с легионерами, да еще такими отпетыми.

— Отпусти их

— А потом? Потерять свой чин и тоже попасть под трибунал?

— Взвали вину на бедуинов.

— Об этом нечего и говорить, моя красавица.

— Ну, так и тебе не видать меня…

— Потише, потише Помни, что и у тебя есть счеты с французским судом.

— Какие?

— А твое покушение на мою жизнь За это каторга или расстрел.

— Ну что же, расстреляй! Женой твоей я никогда не сделаюсь!

— Я сумею заставить тебя… Что ты в конце концов? Простая мавританка, и слишком большая честь, что я снисхожу до тебя.

— Как же ты заставишь меня?

— Прибегну в крайнем случае к силе.

— Так послушай, что я скажу тебе, — отчеканила Афза, — я графа!

Молния, внезапно ударившая в палатку, не ошеломила бы так вахмистра, как это признание.

Он вскочил, весь побагровев, с глазами, выкатившимися из орбит,

— Ты замужем! — закричал он. — Ах, негодяй! И сколько месяцев вы издевались надо мной!