Шрифт:
Когда его охватывала нестерпимая тоска, он ехал в город и бродил по улицам, надеясь случайно встретить Нину. Но ему не везло. Казалось, Нина была сказочной птицей, которая на зиму улетала в дальние края.
9
— Дик, ты не спишь! Не притворяйся. Я — твоя дочка, и в моей крови тоже есть что-то от сыщика. Я вижу, как у тебя под веками смеются глаза. Или опять думаешь о своем и тебя нельзя трогать?
Коваль открыл глаза и улыбнулся. Наташа стояла рядом. Щеки ее разрумянились после прогулки.
— Есть новости? — спросил он.
— Ничего интересного. Сидела в читалке. Этот старикан Гесиод, был в Древней Греции такой поэт, написал длиннющую вещь «Труды и дни». Знал, наверно, что его книгу нелегко будет прочитать. Между тем что-то есть в этой штуковине. И подумать только — почти две с половиной тысячи лет назад написано! Не читал?
Коваль приподнялся, сел, отрицательно покачал головой.
— Боже, какой ты безграмотный! Хотя, правда, зачем тебе грек Гесиод. Зато ты знаешь римское право, а я о нем и представления не имею, Дик!
— Наташенька, у меня есть имя, человеческое, — поморщился Коваль.
— Простите, многоуважаемый Дмитрий Иванович Коваль, или просто папочка. Но это ведь то же самое. Сокращенно только. И мне так нравится. Дик! Что-то в этом имени есть стремительное. И нашей бурной эпохе соответствующее. Да к тому же — начальные буквы твоего имени, отчества, фамилии — твои инициалы.
— Кличка какая-то. Ты не уважаешь отца.
— Боже, у этих современных родителей — эпидемия гипертрофированной мнительности и болезненной подозрительности! Ты ведь прекрасно знаешь, что дочка тебя уважает и даже немного боится.
Коваль, притянув к себе Наташу, взлохматил ей волосы.
— Не стыдно? Медведь, а не отец. Всю прическу испортил. Вот и люби тебя! И в кого ты такой огромный?
— В деда твоего. А ты вот в кого такая хилая?
— В бабушку, — рассмеялась Наташа. — Ладно, думай дальше о своих преступниках, как их всех под замок упрятать, а я пойду ужин приготовлю.
Ковалю вдруг очень захотелось рассказать Наташе о том, что случилось сегодня…
Утром у двери управления милиции его остановил мужчина.
«Товарищ подполковник, — волнуясь, сказал он. — Хочу вас поблагодарить. Я — Омельченко».
Коваль присмотрелся. Где-то он видел этого человека.
«Я — Омельченко, — повторил он. — Помните, главбух «Автотранса». Два года назад вы посадили меня».
Коваль вспомнил. Один из участников крупной кражи набрал много вещей в кредит по справке «Автотранса». Оказалось, что это главбух Омельченко выдавал приятелям фальшивые справки, по которым они получали ценные вещи в магазинах.
«За что же благодарить?!» — подполковник недружелюбно оглядел бывшего бухгалтера.
«За детей, которых вы не оставили без матери. И жена от всего сердца вас благодарит…»
Подполковник оборвал его:
«Я вас не понимаю. Никаких одолжений ни вам, ни вашей жене я не делал».
Он сердито отстранил с дороги бывшего бухгалтера и вошел в управление.
Уже сидя в своем кабинете, Коваль вспомнил подробности дела Омельченко.
…Главбух «Автотранса», упрямо поблескивая черными цыганскими глазами, брал всю вину за фальшивые справки на себя, хотя круглая печать хранилась в сейфе его жены — секретаря начальника конторы.
Главная задача розыска, так же как и следствия, — служение Истине — этой целомудренной и неподкупной богине, которая иногда оказывается довольно жестокой и которой Дмитрий Коваль отдал и душу свою, и жизнь. Но, помимо истины, на свете, где-то за стенами милицейского кабинета, существовало еще двое малышей, которые и понятия не имели ни о фальшивых справках, ни об уголовном розыске, ни о статьях Уголовного кодекса.
Омельченко утверждал, что печать из оставленного открытым сейфа брал только он один, незаметно для жены, когда та была занята какой-нибудь срочной работой или когда начальник вызывал ее в кабинет.
Это была сказка для детей. И хотя закон предусматривает, что в случае, когда преступниками являются оба родителя, заботу о детях принимает на себя государство, Коваль заставил себя поверить сказке.
Если задача следствия — только лишь установление истины, то, очевидно, на сей раз Коваль своей лепты не внес. Но, возможно, задача сложнее, и одним из ее компонентов является ответ на вопрос: где же истина, в чем она? В том, что секретарь начальника «Автотранса», так же как и ее муж, пробудет какое-то время в исправительно-трудовой колонии, или в том, что малыши останутся с матерью, которая так нужна им в этом нежном возрасте?