На третий день пути впереди показалось стадо диких лошадей. Поравнявшись с густым кустарником, казаки остановились.

– Жди здесь, – велели они Казе. – Мы подъедем поближе, посмотрим. А вдруг среди них есть хороший жеребец, его и поймать не грешно.

Казаки отыскали маленькую лощину, развели костер. Казя улеглась рядом и с наслаждением проспала весь день. Стемнело, но они не возвратились. Всю ночь она глаз не сомкнула, прислушиваясь к завыванию волков. То и дело она подбрасывала дрова в огонь и в свете гигантского пламени видела вокруг себя кольцо направленных на нее внимательных глаз, казавшихся в ночном мраке горящими угольками. Волки не пытались напасть на Казю, но ей пришлось полночи успокаивать насмерть перепуганную лошадь, гладить по голове и уговаривать.

На рассвете степь покрыл туман, к утру он уплотнился настолько, что Казя с трудом различала верхушки чахлых деревьев.

Весь этот день и следующую ночь Казя продолжала ждать казаков, но напрасно. Завернувшись в плащ, она лежала у костра, размышляя, что же делать дальше. Конечно, как только туман рассеется, можно отыскать дорогу в Зимовецкую, но Казя тут же отказалась от этой мысли. Приползти обратно, признаться, что заблудилась и напугана, просить о помощи – нет, это не для нее! В седельной сумке сушеного мяса хватит еще на день, а если уменьшить порции, то, может, и на два. Воды же в это время года, к счастью, в прудах сколько угодно.

– Утром в путь, – произнесла она тихо, – у нее вошло в привычку в одиночестве разговаривать со своей лошадью. – Хорошо бы встретить кого-нибудь, спросить, где мы находимся. Впрочем, если этот проклятый туман поднимется, мы и сами найдем дорогу по солнцу.

Наутро пелена тумана стала тоньше, и они поехали, спиной к бледному неуверенному восходу. Весь день они с приличной скоростью пробирались между ложбинами с белыми облачками клочьев тумана внутри, но к вечеру он снова накрыл всю местность шапкой, и дальше трех шагов уже ничего не было видно. Ночью температура упала и морось, сменившая туман, превратилась в дождь со снегом.

Она встретила и зарю. Небо, затянутое тучами, обещало такой же ненастный день. И действительно, поднялся ветер, похолодало, снег, уже затвердевший, острыми колючками сек лицо Кази, когда она стала выводить коня из густого кустарника.

Устало взгромоздилась она в седло и медленно поехала, преодолевая сопротивление жестокого ветра. Незадолго до полудня лошадь оступилась, провалилась ногой в сурчиную нору и захромала. Казю, давно доевшую последние крошки сушеного мяса, мучили голодные колики в желудке и слабость от постоянного недосыпания.

На минуту выглянул красный диск солнца, словно специально показывая, что она едет в неверном направлении – на север. Казя повернула голову на восток, в сторону Польши. Снег бешено крутился вокруг нее, ветер нашептывал о смерти. Через час она остановила хромающую лошадь, спешилась и вытащила нож. Лошадь мотала головой и храпела, но это не помешало Казе найти у нее на шее вену, как учил когда-то Мишка. Зарывшись лицом в густую гриву, она жадно припала губами к сделанному надрезу, чувствуя, как вместе с лошадиной кровью в нее вливаются новые силы, а затем заткнула рану пучочком травы. Дальше она пошла пешком, ведя на поводу несчастное животное, передняя нога которого сильно распухла, голова беспомощно повисла, словно от стыда за немощь.

– Ты не виновата, – гладила она голову лошади, как привыкла гладить Кингу. Они спустились в небольшой овраг у заросшего пруда и остановились, не в силах идти дальше.

– Здесь сделаем привал, – сказала Казя. Лошадь, будто поняв значение этих слов, ткнулась мордой в плечо Кази и взглянула на нее жалобными благодарными глазами. Казя сгребла в кучу сухие ветки, с грехом пополам улеглась на них, свернулась калачиком и моментально заснула.

Разбудил ее пронизывающий до мозга костей ветер. Окоченевшая Казя вскочила на ноги, стараясь согреться, с громким криком била ногой об ногу и хлопала руками по бокам, пока, обессилев, не упала на колени и не стала молиться, подняв лицо навстречу снежным вихрям.

Она просила Бога даровать ей силы для жизни... или для смерти. Снег слепил глаза, ветер, казалось, издевался над ней, подхватывая и повторяя ее молитву в своих завываниях. «Прошу тебя, о Боже, не оставь меня в беде! Не покидай меня!»

Лошадь первой услышала посторонние звуки, с тревожным ржанием подняла голову, беспокойно задвигалась.

Тут и до Кази затихающий ветер донес отдаленный лай гончих, идущих по следу.

Граф Лев Бубин охотился. Охота шла на человека. Из всех земных тварей, которых с такой жестокостью и таким искусством умел выслеживать граф, более всего удовольствия ему доставляло преследование людей.

– Снег пошел! – радостно воскликнул он. – Теперь этому жалкому скоту крышка!

– Да уж, далеко он не уйдет, ваше превосходительсто, – угодливо поддакнули сопровождающие его два егеря.

– Тсс, слушайте! – граф поднял кнут и ткнул в сторону просматривающегося сквозь медленно падающий снег холмика. – Они взяли след! Видите? Во-о-он мчатся!

Вдали показалась свора, взлетающая вверх по холму. Собаки перевалили за его гребень, лай стал громче, чувствовалось, что они выкладываются вовсю.