– Я тебя нашел? Нашел. Ты была одна в степи. Значит, ты моя собственность. – Он, распалившись, почти кричал. – Попробуешь бежать, затравлю собаками, как любого беглого холопа. – Глаза его сверкали. – Да и куда тебе бежать? Или ты воображаешь, что я предоставлю тебе лошадь или экипаж?

– Вам не следовало бы говорить со мной таким тоном, если вы хотите, чтобы я осталась, – сказала она мягко.

Он с отвисшей челюстью уставился на нее.

– Вы же хотите сделать меня своей любовницей?

Смущенный ее прямотой, он затоптался на месте, и глядя куда-то в сторону, только не на нее. «Ага, значит ты боишься женщин», – бесстрашно отметила Казя.

– Я спас тебя, – начал он и вдруг бухнулся на колени у ее кровати. – Прошу тебя, прошу! Ты получишь Наташины платья – это ее комната, а она умерла от оспы в прошлом году. Да, да, они тебе придутся впору. И ты будешь в них красиво выглядеть. Потому что ты и вообще-то красивая. Я смотрел на тебя, пока ты тут лежала, и понял, что никогда не видел такой женщины. Я тебе дам все, все, что ты только пожелаешь, лишь бы ты... – он говорил, не помня себя, почти бессвязно.

– Встаньте, – сказала Казя чуть ли не ласково. – Кто-нибудь может войти...

– Ты не уедешь? Ты останешься со мной. Тебе этого хочется? – она заметила в его глазах слезы.

– Да, – ответила Казя, стараясь скрыть брезгливую жалость, овладевшую ею. Диран, Емельян – те, по крайней мере, были мужчины. Но следя за выражением его лица, когда Лев вставал с коленей и старался взять себя в руки, она поняла, что с этим человеком следует держать ухо востро.

– Разреши мне представиться, – сказал он с чувством собственного достоинства, производившим странное впечатление после разыгравшейся минуту назад сцены. – Граф Лев Бубин. А ты?

– Разве имя странствующего холопа имеет какое-нибудь значение? – поинтересовалась Казя с легкой улыбкой. У Бубина хватило ума также улыбнуться в ответ, показав при этом, словно черный провал во рту, два гнилых клыка.

– Ты говоришь по-русски с казацким акцентом, но сказала, что в бреду ты произносила польские слова. Я и сам слышал, как ты называла множество имен. Кто ты? – резко закончил он.

– Китайская императрица, – ответила Казя, но он не улыбнулся ее шутке.

– Ну что ж, прекрасно, – пожал он своими узкими плечами. – Пусть будет так. Но в один прекрасный день я все равно дознаюсь, кто ты такая.

Казя не успела ответить, как распахнулась дверь и быстрым шагом вошла Аня с дымящейся миской в руках.

– Принесла тебе супчика. Куриный бульон, вку-у-сный – язык проглотишь. – Она искоса взглянула на Льва своими маленькими глазками-пуговичками. – Отец там обкричался, тебя ищущи.

Лев помрачнел, но не сдвинулся с места. Аня все же вытолкала его из комнаты и плотно закрыла дверь. Затем она оправила постель, принесла воды в миске, маленькое карманное зеркальце и расческу, не переставая при этом разговаривать.

– Хорошая молодая женщина рядом была бы ему кстати. Я сразу сказала – какая разница, кто она, откуда. Пусть себе лежит и выздоравливает. – Она вымыла Казе лицо и расчесала волосы. – Ну вот, теперь стала на себя похожа.

Казя внезапно ощутила комок в горле. Только Марыся когда-то так ухаживала и нянчила ее во время болезней, но сколько воды утекло с тех пор! И она не смогла сдержать слезы.

– Плачь, плачь, касатка, коли душа просит, не стесняйся. Ты еще слаба, как котенок. Ну-ну, будет теперь, будет, – и Аня обняла Казю за плечи, приговаривая что-то ласковое, успокаивающее.

После ухода старухи Казя, прислушиваясь к шуму падающих с карниза капель, задумалась. Что ее здесь ждет – богатство, конечно, дорогие туалеты, ну а что еще? Быть может, чувство безопасности, которого она не знала с тех пор, как турки угнали ее на чужбину. И ради этих призрачных благ судьба лишила ее всего того, что она так любила. Никогда не следует предаваться чрезмерной любви – подобное чувство обречено погибнуть. Да, да, погибнуть, ибо Бог заставляет за все платить.

Снова разразился ливень, застучал в стекла окон и по крыше. Марыся, Яцек. Ее ребенок. Генрик... Жизнь преподала ей один их самых жестоких уроков.

Расстроенная мрачными мыслями и утомленная слезами, Казя незаметно для себя уснула.

В конце месяца вместо дождя стал падать снег, смягчивший мрачные силуэты деревьев и прямолинейные очертания большого дома. Лев был прав – зима предстояла тяжелая. Он уехал на охоту, значит, несколько дней Казю не будут допекать его молящие глаза и осторожные попытки попасть в ее постель. До сих пор Казе удавалось как бы не замечать их, разрешая ему лишь мимоходом коснуться ее, притронуться на миг трепещущими губами к ее волосам, а затем со смехом отдернуть голову, увернуться от его протянутых рук, шепотом намекая на грядущее блаженство, которое она ему подарит. На ночь она запиралась в своей комнате и нередко слышала, как Лев скребется пальцами по двери или даже умоляет впустить ее, обычно пьяным голосом. Но она притворялась спящей, и он несолоно хлебавши уходил, обругав ее злой сукой.