– А в тебе, любовь моя, есть что-то бесовское… – задумчиво промолвила Присцилла, вспоминая, как ее полностью утратила контроль над собой, как слепо следовала за Брендоном во всем, что он делал. – По правде сказать, мне не по душе, что кто-то имеет надо мной такую власть.

Последнюю фразу она произнесла шутливо, но в душе была совершенно серьезна.

– Я тут ни при чем, Присцилла. Мы просто созданы друг для друга.

– Может быть, может быть…

Она снова погрузила пальцы в темную поросль волос у него на груди и с удивлением ощутила новую вспышку желания. Каково же было ее удивление, когда, переведя взгляд вниз, она поняла, что Брендон чувствует то же самое.

– Нет, что ты! – воскликнула она. – Мы же не можем повторить это снова!

– А что нам мешает? Поцелуй меня.

И, как всегда, Присцилла охотно повиновалась Брендону.

Итак, она узнала еще и то, что принадлежать друг другу можно не один раз. Этой ночью – их первой ночью – это случилось еще дважды, но и потом Брендон не чувствовал себя опустошенным. Его заставила остановиться только тревога за нее. Поэтому он в шутку заметил, что излишества не доведут до добра и им пора угомониться. Брендон был прав, но втайне она сожалела, что все кончилось.

Третьим откровением этой ночи стало для нее то, что Присцилла Мэй Уиллз, как выяснилось, распутна. К счастью, мужчина, которому она отдавалась с таким непристойным самозабвением, не имел ничего против этого, напротив, скорее радовался.

– Ты, любовь моя, воплощаешь в себе все лучшие качества жены, – сказал он утром, сажая ее на спину Блэки. – Леди в гостиной и распутница в постели.

– А ты, Брендон Траск, должно быть, сам дьявол! Он расхохотался и запечатлел у нее на лбу невинный поцелуй.

Весь этот день и следующий они скакали во весь опор, останавливаясь лишь для того, чтобы дать передышку коню, несущему двойной груз, и себе. Они уставали настолько, что едва держались в седле. Как и говорил Брендон, они старались не удаляться от высохших, а порой и полноводных ручьев, глубоких оврагов и промоин. Иногда петляли, возвращаясь по собственным следам, или заметали их привязанными ветвями. Словом, он пустил в ход весь арсенал уловок и трюков, призванных сбить погоню со следа.

Останавливаясь на ночлег, они предавались любовным утехам, как бы сильно ни устали за день. Присцилла все более убеждалась, что трудности того стоили, и забывала о своих страхах в объятиях Брендона. Однако при свете дня отчаянно тревожилась и молилась, чтобы им удалось безопасно добраться до места назначения.

Вечером накануне прибытия в Корпус-Кристи они доели последние крохи из своих запасов. Брендон увидел неподалеку фруктовое дерево с плодами, похожими на сливу, только покрытыми колючей кожицей. Присцилла с удовольствием отведала их и нашла, что дары местной природы совсем не так плохи.

Клейкий и сладкий сок стекал по ее пальцам, но Брендон охотно облизал их по очереди, особенно впадинки между ними, отчего Присциллу охватил сладостный трепет. Разумеется, это привело сначала к ласкам, а потом и к близости, после чего, измученные долгой дорогой, они уснули в объятиях друг друга.

– Дай мне подзорную трубу! – рявкнул Стюарт Эган.

Он поднес длинный медный цилиндр к правому глазу, прищурил левый и вперил взгляд в то, что открылось ему у подножия отлогого холма, за ажурной завесой мескитовой листвы.

Парочка хорошо заметала следы. Так хорошо, что ночью они проскочили ее, следуя по умело оставленному ложному следу. И так бы тому и быть, если бы не Порывистый Ветер. Он из кожи вон лез, чтобы искупить свою оплошность с кяманчами. Утром индеец сообразил, что цепочка следов, ведущая к дороге, менее глубока. Очевидно, всадник был один. Преследователи вернулись, нашли место, где отделился ложный след, а вскоре обнаружили и убежище беглецов.

Стюарт видел, как ковбой выбрался из-под одеяла и потянулся. Он был совершенно голый. Пока он натягивал брюки и сапоги, Стюарт, закусив от бешенства губу, разглядывал Присциллу, все еще мирно спящую – под его, между прочим, одеялом! Она была укрыта до самого подбородка, густые волосы веером рассыпались по земле.

«Дрянь! Неблагодарная маленькая сука! Возомнила о себе невесть что!»

Невероятным усилием он подавил ярость, но злость осталась. Девчонка выставила его дураком в глазах всего ранчо, когда сбежала из-под венца с любовником, будто последняя потаскуха. Дуреха не знала, что Стюарт Эган не прощает обиды. Она заплатит, и заплатит дорого, но месть подождет, пока все его планы не осуществятся. Подъехал Мае Хардинг.

– Отправляйся к остальным, – бросил Стюарт, – и скажи, что я велел окружить лагерь. Да смотри, чтобы никто не издавал ни звука! Не двигаться, пока я не подам сигнал.

Хардинг молча кивнул и отправился выполнять приказ. Это был высокий жилистый и костистый человек из тех, о которых говорят: лицо лопатой. Только такими грубыми и безжалостными людьми, как он, окружал себя Стюарт Эган. Правда, ему недоставало преданности, и он не выказывал готовности идти за хозяина в огонь и в воду. В отличие от Хеннесси у Хардинга был только один настоящий хозяин – он сам. Слабость Хардинг питал только к женщинам и, завидев юбку, терял голову. Презрительно хмыкнув, Стюарт снова уставился на беглецов. Ковбой склонился над Присциллой и смотрел на девушку, словно разрываясь между необходимостью разбудить ее и желанием снова забраться под одеяло.