– Но, сэр, как же поступить в том случае, если о лорде Ратборне начнет расспрашивать сам лорд Харгейт?

– В этом случае, Грегсон, я на вашем месте немедленно заболел бы какой-нибудь страшной и чрезвычайно заразной болезнью, – серьезно ответил Руперт Карсингтон и вышел из кабинета.

– Я и не предполагала, что это так далеко, – заметила Батшеба, когда экипаж миновал заставу Уолкот.

Ратборн гнал, не жалея лошадей, и все же ночь неумолимо наступала. Впереди раскинулся город Бат, известный своими целительными водами. До Бристоля предстояло проехать еще не меньше полдюжины миль на северо-запад, а Трогмортон находился «где-то там», как красноречиво определил смотритель заставы. Даже под нажимом он не смог сказать, в пяти или десяти милях от города располагалось поместье.

– Как бы там ни было, а придется провести в пути еще пару часов или даже больше – в зависимости от состояния дорог, – заметил Ратборн. – Наверное, лучше остановиться в Бате. По крайней мере сможем как следует отдохнуть, а утром, с новыми силами, отправимся дальше.

– А что будет, когда приедем в Трогмортон?

– Спроси об этом завтра.

– Но я не в силах ждать до завтра, – пожаловалась Батшеба. – План действий просто необходим. Не можем же мы остановиться у ворот и терпеливо ждать, когда появятся Оливия и лорд Лайл. Где гарантии, что они решат проникнуть в поместье общепринятым способом?

– У нас вполне достаточно времени, чтобы спокойно обсудить, что можно делать и чего делать нельзя, – успокоил Ратборн.

– Я уже давно обсуждаю этот вопрос сама с собой, – призналась Батшеба. – Последние несколько часов только тем и занимаюсь, что считаю столбы с указанием миль да раскладываю по полочкам возможные действия – так, как обычно делаешь ты.

– Так вот, оказывается, как ты развлекаешься! Ужасно скучный способ коротать время в пути. И к тому же такая трата сил. Почему не попросила меня помочь?

Батшеба подумала, что никак не может привыкнуть делиться собственными трудностями, но ответила иначе:

– Ты так глубоко ушел в собственные мысли, что мне не хотелось беспокоить.

Он взглянул удивленно.

– Я вовсе не думала, что тебя следует развлекать, – продолжила она. – Сама я не нуждаюсь в постоянных разговорах. Напротив, очень радуюсь, когда выпадает тихая минута и появляется возможность спокойно подумать. Это случается не слишком часто. А мне так хотелось все для себя решить.

– Ты – удобная спутница, – заключил Бенедикт. – Дело в том, что я привык путешествовать в одиночестве. Но даже не думал тебя не замечать. Это невозможно. Просто позволил себе углубиться в собственные мысли. Тебе следовало напомнить, что время от времени надо что-то говорить, чтобы дорога казалась короче.

– Но ведь я не скучала, – возразила Батшеба. – Тем для размышлений так много.

Некоторое время ехали молча. Бенедикт заговорил первым.

– Увы, я не самый внимательный кавалер, – с раскаянием заметил он.

– Просто у тебя слишком много забот, особенно сейчас.

– Нет, я отчаянно невнимателен, – нетерпеливо повторил Ратборн. – Наконец понял, что… хотя для этого потребовалось немало времени. Судьба послала возможность понимания, и как же я распорядился этой возможностью? Столько времени провел рядом с тобой – наверное, больше, чем с какой-либо другой женщиной. И что же? Даже сейчас, когда меньше всего на свете хочется тратить драгоценное время общения даром, я малодушно уступаю старым привычкам.

– Но ты вовсе не обязан меня развлекать, – возразила Батшеба. – Твое дело – смотреть на дорогу и…

– Ты спрашивала, как мы с женой могли остаться чужими, – перебил Ратборн слегка изменившимся, натянутым голосом. – Как раз вот так. Мало разговаривали, мало… черт возьми, даже не знаю. Обращался с ней как с красивой мебелью. И это с ней-то, урожденной Далми! Ада нуждалась в океане чувств. Не могла жить без внимания. Так стоит ли удивляться тому, что со временем у нее появились совсем другие интересы?

От удивления Батшеба потеряла дар речи и лишь пристально смотрела на спутника. Сейчас красивый профиль казался застывшим.

– Это был не мужчина, – продолжал Бенедикт. – Во всяком случае, не то, о чем ты думаешь. Ада попала под влияние проповедника-евангелиста. Он убедил и ее, и множество других несчастных созданий нести спасение обездоленным. Делали они это несколько странным образом: раздавали Библии и проповедовали людям, которые воспринимали слова как насмешку или оскорбление. Мне пришлось иметь дело с бедными. Им очень многого не хватает. И все же сомневаюсь, что кто-то ощущает потребность в общении с одетыми по последней моде аристократками, которые высокомерно уличают их в гордости, тщеславии и распущенности.