Какая малая величина сенатор или конгрессмен в Нью-Йорке, и какая он шишка здесь, в Вашингтоне!

Я думаю, что наше законодательство было бы много успешнее, если бы столица, куда доставляют этих надутых провинциальных ослов, была перенесена в Нью-Йорк. Конгрессу следует заседать в большом городе.

Я помню, как эти ничтожные конгрессмены появлялись к завтраку, каждый с пачкой бумаг и писем; вся повадка их и наслаждение, которое они извлекали из разыгрываемой комедии, показывали, что в берлогах, откуда они явились, письма были в диковину.

Еще добрый час после завтрака они продолжали сидеть за столом, чтобы на них смотрели. Пытались делать вид, что решают судьбы империи, читали свои письма, хмурили брови и т. п. Нью-Йорк выбил бы чванство из этих конгрессменчиков, да еще как!

В одежде и в манерах нью-йоркцев, как мужчин, так и женщин, есть какая-то ловкость, сноровка, которой нет у приезжих. В поезде, на пароходе или еще где-нибудь часто задаешься вопросом: откуда этот господин, эта дама? Относительно нью-йоркцев такого вопроса не возникает. Вы можете одеться у нью-йоркского портного — это вам не поможет, вы никого не обманете. Вы — переодетый провинциал, и это вам скажет даже слепой.

Немецкая печка.

— Кто здесь погребен?

— Никто.

— Почему же стоит памятник?

— Это не памятник. Это печка.

Мы стояли, обнажив головы. Теперь мы надели шляпы. Печка вышиной в восемь футов. Посреди утолщение в три с половиной на два с четвертью фута, вроде женского бюста. Наверху — украшения [31] .

Слушал кукушку. Генрих спросил: «Сколько лет я проживу?» Кукушка куковала в течение двадцати минут; таким образом, Генрих переживет Мафусаила [32] .

Это впервые, что я слышу кукушку отдельно от настенных часов. Удивительно, как она искусно подражает своим собратьям в часах, хотя я уверен, ей ни разу не приходилось их слышать. Что может быть хуже часов с кукушкой?

Во Франкфурте газовые рожки с девятью горелками. Однако приходится зажигать не меньше восьми, чтобы увидеть девятую. Плохой газ — вне национальности.

У геттингенских студентов страшно изуродованы лица. Встретишь человека и не знаешь, ветеран он франко-прусской войны или просто получил высшее образование.

Кондуктор в новом, с иголочки, мундире и любезен, как… впрочем, в Америке нет материала для подобных сравнений, хоть любезность и недорого стоит. Невежливость — наша национальная черта, причем не прирожденная, а благоприобретенная. Интересно было бы выяснить, от кого и каким путем она нам досталась.

Помещение банка в Гамбурге раньше, видимо, служило конюшней. Если бы наши банкиры были такими же скромными, быть может, и банки реже бы лопались.

Джон Хэй в дилижансе весь день пытался разговориться с соседом по-немецки. Наконец тот в отчаянии сказал: «Будь она проклята, эта тарабарщина!» Хэй бросился ему на шею: «Боже мой, вы говорите по-английски!»

Некоторые немецкие слова настолько длинны, что их можно наблюдать в перспективе. Когда смотришь вдоль такого слова, оно сужается к концу, как рельсы железнодорожного пути.

Объяснял на чистейшем немецком языке двум немцам, как пройти в Вольфсбруннен. Один из них всплеснул руками и сказал: «Gott im Himmel!» [33]

Видел сон, будто все дурные иностранцы попали в немецкий рай, не понимают ни слова по-немецки и жалеют, что нельзя перебраться в ад.

Чтобы придать немецкой фразе полноту и изящество, нужно прибавить в конце: wollen haben sollen werden.

Шел «Король Лир», начали ровно в шесть. Не понял ни слова, грохотал очень схожий гром, также отличные молнии. Дж. сказал: «Слава богу, хоть гром гремит по-английски». Потом дома добавил: «Просидел три часа, ничего не понял, кроме грома и молнии».

Если вы уроните в спальне на пол монетку, пуговицу от сюртука или запонку, они затаятся, и найти их будет совсем нелегко. Найти носовой платок, положенный под подушку, — невозможно.

Собака будет «der Hund». Возьмем теперь эту собаку в родительном падеже, и что же вы думаете, это будет все та же собака? Нет, сэр, она станет «des Hundes», возьмем ее в дательном, — и что же получится? Это уже «dem Hund»! Пропустим-ка ее в винительном. Она ни более ни менее как «den Hund». Теперь предположим, что у нашей собаки сестрица-близнец и что эту сдвоенную собаку нужно склонять во множественном числе. Что же, пока ее прогонят еще сквозь четыре падежа, она составит целую международную собачью выставку. Я не собачник, но ни за что не позволил бы себе так обращаться с собакой, будь это даже чужая собака.