— Изучаю прошлое.

— Отлично. Мое будущее и будущее Рима для тебя прошлое. Следовательно, ты знаешь, что меня ожидает.

— Знаю, но не скажу.

— Почему?

— Тогда ты поступишь по-другому. И история твоего Рима изменится. А это повлияет на все будущее. Если бы наша встреча произошла три года назад и я предупредил тебя о восстании, что бы ты сделал?

— Уничтожил гладиаторов!

— В таком случае ты не стал бы сицилийским претором и победителем бунтовщиков. А это первая ступенька лестницы, которая должна высоко возвести тебя.

Крас спокойно посмотрел на него. Но удар попал в цель. Этот человек знал о его честолюбивых планах. Почему бы ему не знать и его будущего, которое для людей другого века станет прошлым? Незнакомец не рисуется волшебником или посланцем какого-то бога. Римский полководец не верил в богов. Но, как и все люди риска, был фаталистом.

— Ты прав. Лучше, если человек не знает своего будущего. Нельзя бросать вызов судьбе. Но ты можешь помочь Риму. Твой меч выкован из прекрасного металла. Если у моих головорезов будет такое оружие, они станут непобедимы.

— Легионеры еще долго будут побеждать со своими спада.

— Почему ты отказываешься?

— Будет убито больше людей. Снова нарушится естественный исторический ход времени, причин и следствий.

— Выходит, что невмешательство — бог вашего народа?

— Правильно. Так же как ваш римский бог — непримиримость!

Крас поднялся. Сейчас он смотрел на своего странного пленника с любопытством и иронией.

— Я могу тебя заставить.

— Ошибаешься.

Историк вынул пистолет. Короткая плазменная струя превратила сваленное в углу оружие в лужу растопленного металла. Достав из рукоятки кристаллический генератор, он бросил его вместе с пистолетом в искрящуюся смесь меди и стали.

Крас усмехнулся.

— Для чего ты это сделал? Я не разбойник. Одного такого клинка мне недостаточно. Мне нужны десятки тысяч.

— Чтобы подчинить мир своей воле?

— Для Рима! — Крас снова стал серьезным. — Ты хорошо знаешь прошлое. Но его люди чужды твоему разуму. Я не простой себялюбец. Я верю, что только Рим может обеспечить порядок в сегодняшнем мире.

— С помощью распятий и дикторских мечей?

— Сегодня мы не знаем других средств.

Разговор не мог окончиться иначе. Они сидели напротив друг друга на расстоянии легионерского меча, но их разделяли двадцать три столетия. Каждый век имеет свои законы. Даже уважение не может заполнить пограничную борозду между прошлым и будущим. Претор тихо сказал:

— Ты непрошеный гость в нашем времени. Для Рима ты опаснее, чем сто тысяч восставших гладиаторов. Тебе остается только умереть.

Историк улыбнулся:

— Как ты можешь убить того, кто родится через две тысячи триста лет?

— Попробую. Ты готов?

Человек из будущего кивнул.

Крас дунул в маленький костяной свисток. У входа вырос центурион с несколькими легионерами. Претор молча опустил вниз большой палец. Таким знаком римские императоры лишали пощады побежденного на арене гладиатора.

Историк глубоко вздохнул. Через час «Одиссей» начнет свой полет сквозь время.

Воины быстро привязали его к свободному кресту. Их привычные пальцы не причинили ему неприятных ощущений. Но вдруг на него навалилась страшная боль. Он был наг и беспомощен как младенец среди тысяч таких же беспомощных бунтовщиков, которые с нетерпением ждали смерти на своих крестах. Страдание раскололо земные границы времени. Боль стала необозримой, словно вселенная.

Время остановило свой ход. Он провалился в глубину ужасающего безмолвия. Красное облако застилало глаза. И тут он вспомнил слова кибернетика, что любое нарушение пространственно-временной структуры превращает нарушителя в постоянного героя вечно повторяющихся событий. И эта неотвратимость вечного круговорота риска, поиска и смерти была страшнее агонии на грубом кресте Виа Аппиа.

Красные круги плыли перед глазами. Во рту был солоноватый привкус крови. Невыносимая боль, казалось, пронизывала каждую клетку тела…

Ферн приподнял веки. Багровая тьма сменилась знакомым мягким синеватым полумраком каюты.

«Ну, отпусти же…» — подумал он, и когда новая волна слабости, гася проблески сознания, захлестнула мозг, какая-то его частица продолжала сопротивляться. Сквозь колеблющуюся пелену он видел, как перемигиваются огоньки на пульте управления, мечутся на экранах кривые. Все предметы вокруг то надвигались на него, становясь до боли в глазах яркими и контрастными, то отступали, расплываясь в туманные пятна.

Через некоторое время приступ кончился. Тяжесть исчезла. Осталась только ломящая боль в висках. Не глядя на пульт, он чувствовал, что двигатели работают нормально.

— Спускаемся, — услышал Ферн чей-то голос рядом. — Туго пришлось.

Он обернулся: в соседнем кресле сидел тот, ради кого он летел. Если бы Ферн не знал, с кем летит, то едва ли обратил внимание на неестественный румянец спутника и чрезмерно точные и уверенные движения его рук. Но все же в нем не было ничего особенного. Таких пилотов, как он, было много. Чего и кого не встретишь на экспериментальной базе! На этой забытой богом окраине Галактики появлялись и юнцы, обуреваемые надеждой открыть что-то доселе не открытое, и списанные астронавигационной комиссией старые космические волки, которых экспериментальная база принимала на работу, сквозь пальцы глядя на параграфы устава. Трудно было и предположить, с кем тебя здесь могут свести недолгие межпланетные рейсы. Но об этом спутнике Ферна предупредили. Его звали Ариэль. Он успешно прошел все испытания. Его рейс на Тамиру — последняя проверка.