Шрифт:
— Вам известно, из-за чего сыр-бор? — спросил он через плечо.
— Из-за Рауля Хименеса.
— Нет, старший инспектор, из-за комиссара Леона.
— Я видел в Эдифисьо-дель-Пресиденте снимок, где он стоит в обнимку с Хименесом.
— А спит он с кем в обнимку?
— Они вроде бы не такого сорта…
— Я пошутил, старший инспектор, — сказал Лобо. — Вероятно, вы видели там фотографии многих других funcionarios. [27]
— Да, видел.
27
Должностные лица, функционеры (исп.)
— И мою видели?
— Нет, комиссар.
— Потому что ее в коллекции Хименеса нет, старший инспектор, — заявил он, быстро идя к столу.
Они сели; Лобо со всей силы стиснул ладони, словно дробя ненавистные черепушки.
— Вас ведь не было здесь во время «Экспо» девяносто второго года? — сказал он.
— Я тогда служил в Сарагосе.
— С этой выставкой все получилось совершенно не так, как с Олимпийскими играми в Барселоне. Там, вы ведь помните, каталонцы извлекли прибыль, а здесь андалузцы понесли ошеломляющие убытки.
— Поговаривали о коррупции.
— Поговаривали! — в ярости взревел Лобо. — Не просто поговаривали, старший инспектор, а разводили коррупцию. Коррупция так процвела, что не огребать миллионов считалось даже неприличным. Настолько неприличным, что те, кому не удалось набить карманы, неслись брать напрокат «мерседесы» и «БМВ», чтобы изобразить, будто удалось.
— А я и понятия не имел.
— Орудовали не только местные. Мадридцы тоже подсуетились. Они учуяли господствующую тенденцию. Расхлябанность. Невнимание к деталям, на котором здорово наживались.
— Неужели это могло аукнуться по прошествии десяти лет?
— Вы слышали, чтобы кого-то привлекли к ответственности за те делишки?
— Не припомню, комиссар.
— Никого! — воскликнул Лобо, грохнув по столу сцепленными руками. — Ни единую сволочь.
— «Братья Лоренсо», — задумчиво произнес Фалькон. — Строительство.
— Что вам про них известно?
— Рауль Хименес состоял с ними в партнерских отношениях, которые были прерваны в девяносто втором году.
— Ну вот, вы начинаете понимать. Рауль Хименес входил в комитет севильской «Экспо». Он был в числе лиц, курировавших застройку участка, и имел дело не только с «Братьями Лоренсо», но и со многими другими строительными компаниями.
— Мне все-таки не ясно, каким образом это могло спровоцировать его убийство спустя почти десять лет.
— Скорее всего, никаким. Сомневаюсь, что обнаружится какая-нибудь связь. Но вам придется копаться в выгребной яме, старший инспектор. И на поверхность всплывут те еще мерзости.
— А что комиссар Леон?
— Ему не нужны неприятные сюрпризы. Любую «щекотливую» информацию немедленно доводите до моего сведения… и никаких утечек, старший инспектор, иначе всех нас в порошок сотрут.
За что еще подчиненные любили Лобо, так это за его уникальную способность предупреждать их о серьезности ситуации. Фалькон поднялся и направился к двери, зная, что разговор не окончен, что излюбленный прием Лобо — ошарашить сотрудника на выходе. Тогда тот дольше находится под впечатлением.
— Вы, с вашим опытом работы в Барселоне, Сарагосе и Мадриде, наверно, полагали, что в таком городе с провинциальной преступностью, как Севилья, ваше назначение будет воспринято на ура.
— Я ничего не приписываю исключительно своим заслугам, комиссар. Политика играет свою роль в каждом назначении.
— Мне пришлось изрядно повоевать за вас.
— Зачем вы это делали? — удивился Фалькон, ведь он не знал Лобо до своего приезда в Севилью.
— По той весьма старомодной причине, что вы были самым подходящим кандидатом.
— Что ж, тогда спасибо вам за это.
— Комиссар Леон был большим поклонником напористости инспектора Рамиреса.
— Как и я, комиссар.
— Они поддерживают контакт, старший инспектор… неофициально.
— Понимаю.
— Вот и хорошо, — отозвался Лобо, внезапно повеселев. — Я знал, что вы поймете.
7
Четверг, 12 апреля 2001 года,
здание суда, Севилья
— Я считаю, его впустила Элоиса Гомес, — рассуждал Рамирес, пока они ехали по мосту через реку.
— Баэна и Серрано не нашли никаких свидетелей у Эдифисьо-дель-Пресиденте, — ответил Фалькон. — И, по-моему, это больше похоже на правду, чем убийца, карабкающийся по рельсам подъемника и полдня прячущийся в квартире, пусть даже пустой, если не считать короткого визита сеньоры Хименес. Девушка была напугана?