— Сегодня мы закатили, — продолжал, смеясь, Серго, — такую оплеуху вчерашним победителям, от которой пойдет гул на всю Россию.

Переполненный впечатлениями, он на ходу еще и еще ими делился.

— Куда ж ты, такая штука, меня тащишь?

— Понимаешь… — Словив себя на мимолетной запинке, Серго вновь рассмеялся. — К Аллилуевым.

— Да я к ним и сам запросто вхож. К чему такой церемониал?

— Знаешь, без предупреждения было бы не совсем удобно. А теперь ты приглашен. И на меня шишки не посыплются.

— Какие шишки? Ты что-то крутишь.

— Ничего.

— Аллилуевы, значит, на новой квартире? Перебрались в центр?

— Да, гляди, экий домина!

Серго указал на многоэтажное, с зодческими украсами, с благолепным подъездом здание, предназначенное, несомненно, отнюдь не для жильцов из рабочего сословия. В просторном вестибюле восседал представительный, в золоченых галунах швейцар. На лифте поднялись до самого верха. Да, в таких домах не живут рабочие. Но Аллилуев, как это было ведомо Каурову, принадлежал к рабочим особого рода или, верней, особенной жилки, к талантам-самородкам, редкостным электрикам, увлеченным таинствами своей специальности, чья сметка и золотые руки доставляли заработок примерно рядового инженера. Теперь на электростанции он нес дежурства, зачастую и ночные, у приборов кабельной сети, раскинувшейся по Петрограду. К тому же был и членом заводского комитета.

На звонок открыла Ольга Евгеньевна. Она, видимо, только что от плиты. На покатых плечах лежали проймы цветного фартука, защищавшего свежее нарядное с короткими рукавами платье, отделанное кружевцем вдоль грудного выреза. Жар огня, казалось, бросал еще отсвет на щеки, несколько утратившие былую округлость. Да, Ольга Евгеньевна, как мог судить Кауров, потеряла в весе, наверное, излишнем, подобралась. Уже и ямочки на локтях сделались малоприметными. Однако ей, что называется, шло это похудание. Она выглядела крепенькой. И будто еще прихватила энергии. Блестели карие, напоминавшие цыганку глаза.

— А, наш репетитор! — приветствовала она Каурова. Сколько лет не виделись!

Дружелюбно поздоровалась с Зиной.

— Сколько лет? — переспросил Кауров. Не так много. Еще не прошло и трех.

— Верно! Зимою будет три… А я теперь, Алексей Платонович, совсем другая. Исполнилось одно вещее слово. Кажется, как раз вы его сказали.

— Я? Когда?

— Помните, мы выпили за то, чтобы мне приобрести профессию. Так и вышло! Служу в госпитале сестрой милосердия. Получила волю!

— И рады?

— Еще бы! Дом, правда, запустила. Кинула на свою старшую. И младшая, слава богу, вчера приехала с каникул. Сейчас со мной кухарит… в честь этой двоечки. — Блеснув глазами в сторону Зины и Серго, она озорно пошутила: — Где двоечка, там скоро и троечка.

Серго оборвал:

— Ольга!

— Слушаюсь! Чего же мы стоим? Идемте в столовую.

Опять заговорил Серго:

— Обожди. Сначала с Платонычем зайдем к нему. Он где?

— У себя в комнате. А Зину забираю.

Серго, сопровождаемый Кауровым, прошел по коридору, постучал в дверь дальней комнаты. Оттуда донеслось:

— Угу.

Дверной проем раскрылся. Обдало куревом. И тотчас Кауров узнал Кобу. Во рту дымилась трубка. Так вот о ком Зина сказала: «боюсь». Без слов разъяснилось и поведение Серго.

Левой рукой прежним затрудненным круговым движением Коба вынул из-под усов трубку. Глаза были веселыми.

— А, Того…

Это уже четырнадцатилетней давности «Того», употребляемое только Кобой, как бы выявило вновь неизменное его упорство. Смерив взглядом студенческое одеяние Каурова, Сталин поднял бровь, но ни о чем не спросил.

— Садитесь.

Он выглядел тоже обновившимся — брюки и пиджак, видимо, недавно купленные, хоть и поизмялись, но вовсе не лоснились. К отворотам пиджака были, как и прежде, когда Коба находил прибежище у Аллилуевых, подшиты изнутри высокие, черного бархата вставки, прикрывавшие шею, а заодно и сорочку. Крутой подбородок был выбрит.

Не начиная разговора, Коба своей поступью горца, и твердой и легкой, неторопливо прохаживался по вытянутой в длину комнате с железной, застланной белым покрывалом кроватью, небольшим письменным столом и этажеркой, на которой стояли и лежали книги.

Кауров тогда еще не знал, что в этой комнате прожил несколько дней Ленин — несколько дней после того, как Временное правительство отдало распоряжение о его, а также Зиновьева и Каменева аресте.

Квартира Аллилуевых в то время была почти необитаемой. Младшая в семье, носатенькая Надя проводила каникулы около Москвы, где жили давние, еще по Баку друзья отца. Нюра, которую когда-то репетировал Кауров, уже сдала весной выпускные гимназические экзамены, потом с усердием новобранца потрудилась в секретариате первого съезда Советов и уехала к знакомым в дачный уголок под Питером. Аллилуевы-сыновья распрощались с домашним гнездом: один работал в деревне, другого призвали в солдаты. Ольга Евгеньевна, став медицинской сестрой, так и пребывала в госпитале, редко наведывалась в квартиру. Сергей Яковлевич, поглощенный своим делом, тоже зачастую сутками оставался на электростанции, где располагал и местечком для спанья.