Отправив арестованного в камеру, Дорохов решил разобраться в собственных впечатлениях от знакомства с Лавровым. Разобраться сразу же, пока свежо в памяти все: от интонаций до отдельных жестов, пауз, в общем — манеры поведения. И Дорохов стал припоминать. Когда конвоиры привели к нему Лаврова, он был какой-то ершистый, настороженный, смотрел недружелюбно. Из материалов дела полковник знал, что Олег Лавров — механик завода сельскохозяйственных машин, студент второго курса технологического института вечернего отделения. Единственный сын обеспеченных родителей. Мать — врач, отец — армейский полковник в отставке.

Да, держался он молодцом. Говорил резко, смело, не опуская глаз, и, пожалуй, излишне честно. Зачем ему нужно было говорить о других приемах, позволяющих без вредных последствий обезоружить Славина? Что это — настоящая честность или игра? Ну, допустим, что самбист-перворазрядник знает, что от каждого способа ударов ножом есть не менее десятка различных приемов защиты. Мог предполагать Лавров, что Дорохов этого не знает? Вряд ли. Он, наверное, слышал, видел в кино, читал, — в общем, знает, что сотрудников уголовного розыска обучают самбо. Следовательно, неумно скрывать, что в самбо есть и другие приемы.

Лавров говорил, что замах ножом был особый: справа и сбоку. Ах, да, да, припомнил Дорохов, есть такой удар. Коронный удар в старомексиканской кинжальной школе. Быстрый, резкий, с шагом вперед; у них он называется «терция». А как бы он, Дорохов, парировал этот удар? Отбил бы руку нападавшего, ушел влево и вперед, затем ребром ладони правой ударил бы по тыльной стороне вооруженную руку. Нож вылетел бы в сторону. А потом? Потом правая рука должна была машинально лечь на плечо противника. Да, удивился полковник, блестящее положение для задней подножки с колена. Лавров парень высокий, сто восемьдесят сантиметров, не меньше, и если допустить, что покойный Славин был не коротышка, то для броска следовало опуститься на колено. Значит, что же, Лавров не врет? Похоже, что не врет, решил Дорохов.

Он закурил, пододвинул к себе стопку чистой бумаги. Верхний лист карандашной линией разделил пополам. С левой стороны написал: «Объективно установлено», с правой — «Проверить, разобраться». Вывел цифру «1» и сделал запись: «Лавров вызвал «скорую помощь». Из дела Дорохов знал, что Олег из ближайшего телефона-автомата позвонил в «скорую помощь», назвал свою фамилию и сообщил о случившемся. На другой стороне листа он написал: «Еще раз уточнить время и очередность появления свидетелей на месте». Постукивая по столу карандашом, полковник задумался. Много разных дел было у него за плечами. Были разные преступники, но все они старались как можно быстрее скрыться с места преступления. Мог уйти Олег Лавров, совершив убийство просто из хулиганства? Уйти незамеченным, не поднимая шума, бросив Сергея Славина там, на месте? Конечно, мог. И карандашом вывел новую запись, требующую проверки. С левой стороны появилась еще строчка о том, что Лавров пришел в милицию сам и рассказал, что совершил убийство. Дорохов отодвинул бумагу, отложил карандаш и начал рассуждать. Умный парень Лавров? И тут же решил: умный! В этом можно не сомневаться. А как должен поступить умный преступник, который по неизвестным причинам, скорее всего из хулиганства и просчета в собственной силе, совершил убийство? Стоит ли ему бросать работу, учебу, дом, а может быть, и хорошую девушку и бежать за тридевять земель? Нет, не стоит. Все равно найдут. Все равно поймают, это знает каждый мальчишка. Во сколько был вызов «скорой помощи»? «Давай-ка заглянем в это дело снова», — решил Дорохов, пере-листнул страницы, отыскал нужный документ и прочитал: «В 23 часа 42 минуты сообщал…» Так. В это время еще не все люди спят. Мог предположить Лавров, что его кто-то видел, ну, скажем, из окна дома? Мог. Мог допустить, что его узнали? Мог. По всей вероятности, должен предполагать, так как живет в этом районе с детства. А раз узнали, сообщат куда следует и его найдут. Что же ему, тому Лаврову, остается в таком случае делать? Конечно, лучше всего пойти и сообщить о случившемся, только следует рассказать историю с нападением и ждать снисхождения за явку с повинной. Логично для умного человека? Логично, а Лавров далеко не дурак. Полковник прошелся по кабинету, посмотрел в окно на шумную и веселую улицу и обернулся па стук двери.

В небольшой кабинет, в котором обычно работал начальник уголовного розыска городского отдела (сейчас он был в больнице и кабинет отдали Дорохову), вошел коренастый мужчина в темном штатском костюме. Несмотря на жару, пиджак его был застегнут на все пуговицы, а белая рубашка стянута галстуком. Его мокрое и красное лицо не выражало особого дружелюбия. Это был старший инспектор уголовного розыска Киселев. Дорохов еще утром познакомился с ним.

— А… Это вы, капитан!

— Что новенького, Александр Дмитриевич? — искоса поглядывая на стол, где лежали заметки полковника, спросил Киселев.

Дорохов понял настроение капитана и решил сразу же, как говорят, «поставить точки над i».

— Что новенького, говорите? Больно быстро вы захотели новостей. Сами занимались этим делом почти неделю и ничего «новенького» не добыли, а с меня требуете за полдня! — Дорохов улыбнулся: — Хитрите, капитан. Я ведь знаю, как вы восприняли мой приезд. Вот я работал, работал, и вдруг появился этот «начальничек», и еще неизвестно, как он оценит мою работу: согласится с очевидными фактами или начнет все опровергать. Заведет всех в тупик и уедет, а мне тут потом за него все расхлебывать.

— Что вы, товарищ полковник, что тут думать! Мне с этим Лавровым все ясно. Вот сегодня мы были с вами у городского прокурора, и он говорил, что нужны факты. Я искал нож, но его никто не видел. Искал свидетелей нападения на Лаврова, но их нет. Вы же знаете, что у нас в уголовном розыске работников раз-два и обчелся, а я освободил от всех других дел инспектора Козленкова и поручил ему поработать среди приятелей Лаврова, но толку пока никакого.

— Вы раньше знали Лаврова, до этого случая?

— Нет, товарищ полковник. Это по части Козленкова, да и сам начальник несовершеннолетними и молодежью занимаются, а я уже восемнадцать лет разыскиваю скрывшихся преступников, алиментщиков, без вести пропавших.

— А где товарищ Козленков?

— Он с утра работает по этому делу. Будет вечером.

— У Афанасьева когда в больнице были?

— Неделю назад. Плохо у него. Давление держится высокое, и врачи совсем про дела разговаривать не позволяют. Почти год болеет, неделю-две поработает — и опять в больницу.