Кендрик снял футболку через голову и стал рассматривать свою голую грудь в зеркале ванной, отмечая линии, пересекающие бедра, загибающиеся вокруг грудной клетки, продолжающиеся под левой рукой и на спине, потом резко поднимающиеся у основания черепа, чтобы уйти еще глубже под кожу. Эти линии остались у него с дней Лабиринта, и теперь, когда его усиления одичали, их скоро станет больше - это вопрос времени. Они сейчас стали тверже на ощупь, будто стальные тросы, перекрещенные под кожей.

Потом он поднес два пальца к запястью и нащупал пульс, но вместо знакомого всю жизнь ритма ощутил ровное биение, будто у машины, а не у живого.

Он подался ближе к зеркалу, рассматривая легкое покраснение щек - ему были видны детали, о которых человек без усилений даже не догадался бы. Что-то поддерживало жизнь в его теле, качало кровь по артериям. Но это не было сердце - оно замолчало.

–  Кендрик?
– донесся голос Кэролайн снаружи.
– Ты там не утонул?

–  Все в порядке.

Он снова натянул футболку и вышел в гостиную Кэролайн. Не так уж давно это была их общая гостиная, но около полугода назад все это кончилось. Кендрик смотрел, как Кэролайн сворачивает сигаретку - бессмысленный акт, потому что усиления выгонят наркотик из крови раньше, чем он близко подберется к мозгу. Но это у Кэролайн было тщательно культивируемое чудачество. Она говорила, что любит вкус курева.

Густые черные волосы тяжелыми кудрями спадали у нее по спине. Кендрик заметил, что она по-прежнему носит костюм, а разбросанные по всему полу бумаги и электронные листы свидетельствовали, что она только что вернулась с переговоров с клиентами и сейчас искала вдруг понадобившиеся записи.

–  Спасибо, что впустила.

Кэролайн слегка пожала плечами, на лице ее было выражение прохладной отстраненности. Протянув ногу, с которой она еще не сняла дорогую кожаную туфлю на низком каблуке, Кэролайн подтянула к себе пепельницу и сбросила пепел. Сигарета все еще служила ей щитом, дым - маской поверх мыслей.

–  Я могла бы тебя там оставить, Кендрик, но ты же знаешь, как мои соседи на такое реагируют.
– Она тяжело вздохнула.
– Что с тобой сегодня случилось?

–  Очередной приступ. Она покачала головой:

–  И ты поэтому пришел ко мне? Чтобы я что-то сделала?

–  Не поэтому.

Он рассказал ей, что случилось в «Святом».

–  Боже ты мой, - сказала она тихо.
– И тебе пришлось беседовать с полицией?

–  Я ушел раньше, чем они приехали.
– Кендрик сел напротив нее и несмело улыбнулся.
– Приступ начался, когда я уже здесь был. Сегодня уже второй, а первый - за пару часов до того.

–  Два приступа в один день? Он кивнул.

–  Прости, Кендрик.
– У нее был смущенный вид.
– Я понятия не имела. Я…

Она замолчала. Черты ее лица расплывались за синим дымом. Кендрик рассматривал едва заметные приподнятые линии у нее на коже, едва заметные - там, где была расстегнута верхняя пуговица. Когда она бывала на людях, привычка заставляла ее ходить застегнутой. В окне за ее спиной сияли под лунным небом крыши города.

Кендрик почти читал мысли Кэролайн. Они оба были лаборокрысами, и то, что случилось с ним, могло в любую минуту случиться с нею. Наверное, она была испугана - все шансы за то, что ее ждет тот же конец.

Пойти в обычную больницу и лечиться там - этот вариант не рассматривался, и они оба это знали. То, что нес каждый из них в своем теле, было непредсказуемо по определению, а потому служило достаточной причиной, чтобы лаборокрысов сажали за решетку без суда на весь остаток их короткой жизни, как только усиления у них проявляли признаки выхода из-под контроля. А есть страны, где если узнают, что ты - лаборокрыс, тебя просто застрелят и труп сожгут.

Кэролайн, кажется, пришла к какому-то решению. Она загасила окурок и встала.

–  Сегодня можешь остаться здесь на диване, - бросила она коротко.
– Я дам тебе, на чем спать.

Она скрылась в спальне и вернулась с парой подушек и одеялом.

Потом вернулась в спальню, и Кендрик мрачно проводил ее взглядом. Потом отвернулся к окну, не желая уходить в слезливые сожаления о давно прошедшем, и стал разглядывать городские крыши. За ними над всем остальным нависла неясная громада замка, далеко внизу серо блестел асфальт под косыми струями начавшегося ледяного дождя.