Как он и надеялся, от такого приглашения неизвестные не смогли отказаться. Герцог едва успел добраться до улицы, уходящей от площади, как они перешли в наступление.

— Чем могу быть полезен, господа? — поинтересовался Уэссекс, одним отработанным движением извлекая саблю и разворачиваясь лицом к нападающим. Слава богу, что все это стряслось, когда на нем мундир: сабля была под рукой, и не пришлось доставать ничего из более надежно припрятанного оружия.

Бандитов оказалось двое — и ни один из них, судя по внешности, не являлся датчанином. Один из них, повыше, смахивал на ирландца; он был вооружен крепкой дубинкой и, похоже, рвался пустить ее в ход. Его темноволосый напарник был пониже; у этого за поясом торчал пистолет, а в руках сверкал отточенный кинжал.

Уэссекс узнал его. Это был Шарль Корде — Гамбит — убийца, служащий Талейрану.

— Allons! [18] — прикрикнул Гамбит на своего напарника. Ирландец начал продвигаться вперед, помахивая дубинкой, словно примерялся, как половчее нанести удар. Уэссекс благоразумно отступил. Его сабля была из лучшей шеффилдской стали, но дубинка противника могла бы переломить ее одним ударом.

— Это, конечно, ужасно, но нам нужна жизнь вашей светлости, а потому вы лучше и не дергайтесь — так вам скажет О'Брайен.

— А я тебе вот что скажу, О'Брайен, — непринужденно отозвался Уэссекс. — Брось этот сук и скажи, кто тебя послал, а я обещаю, что ты отделаешься хорошей трепкой.

Шон О'Брайен встряхнул огненно-рыжей гривой и разразился хохотом.

— Да ну! Экая жалость, ваш'светлость, что надо вас убить, — произнес он. Но в голосе ирландца не звучало ни малейшего сожаления, одно лишь предвкушение. И без дальнейших проволочек он ринулся в атаку.

Но Уэссекса уже не было на прежнем месте. Герцог скользнул в сторону, словно акробат, уклоняющийся от бешеного быка, и вся сила яростного удара О'Брайена пропала впустую. Клинок сверкнул в лунном свете, и О'Брайен с ревом рухнул на землю, схватившись за рассеченное бедро.

Уэссекс, всматриваясь в темноту, поискал взглядом Гамбита. Герцог уже смирился с мыслью, что только одного человека можно будет допросить, — но, к некоторому его удивлению, Гамбит не сбежал. Он стоял неподалеку и держал двумя руками пистолет, прежде красовавшийся у него за поясом.

— А вы не так пьяны, как кажетесь, cher, [19] — укоризненно произнес Гамбит Корде по-английски, но с сильным акцентом. Даже в неярком свете луны видно было, что дуло пистолета не дрожит; а мундир Одиннадцатого гусарского полка создавался с таким расчетом, чтобы его было видно в любое время суток, и Уэссекс представлял собой прекрасную мишень.

— А вы ничуть не похожи на датчанина, француз, — отозвался Уэссекс. О'Брайен уже начал подниматься на ноги. Еще мгновение, и Гамбит выстрелит.

— А я не француз. Я аккадиец, — гордо заявил Гамбит, а затем одним неуловимым движением вскинул пистолет и выстрелил…

…прямо в грудь О'Брайену.

Ирландец с криком опрокинулся навзничь, и несколько секунд, на протяжении которых его сердце еще продолжало биться, кровь била из раны фонтаном. Шум наверняка должен был привлечь городскую стражу — и Уэссекс намеревался к тому времени, как это произойдет, оказаться как можно дальше отсюда. Он снова перевел взгляд на Гамбита.

Аккадиец — житель Аккадии, одной из колоний Нового Света, что некогда принадлежала Франции, но примерно с век назад перешла к Англии. Ее жители не слишком обрадовались смене правительства и в результате оказались выселены. Большая их часть обосновалась на юге Луизианы, и поныне остающейся французским владением, но Уэссекс знал, что дети и внуки бывших аккадийцев до сих пор тоскуют по утраченной родине.

— Мы раньше были на разных сторонах, но теперь, думаю, на одной, — сказал Гамбит Уэссексу. — Вы что-то ищете — может, лучше вам это найти? Вы вернете это на законное место, и никто не побеспокоит нас за морем.

Уэссекс набрал было воздуху в грудь, чтобы ответить, но Гамбит уже исчез. Герцог слышал стук ставен — это жители улицы открывали окна — и знал, что у него слишком мало времени, чтобы тратить его впустую, — если, конечно, он хотел убраться с места происшествия неузнанным. Он повернулся к недвижному телу, валявшемуся у его ног.

Сперва де Сад, теперь Гамбит. Их присутствие свидетельствовало, что в Дании разворачивается крупномасштабная тайная операция, но Уэссекс даже представить не мог, в чем ее суть, — равно как не мог понять, почему Гамбит вдруг решил спасти его, когда ему явно приказали покончить с Уэссексом.

У О'Брайена не оказалось при себе почти ничего ценного и ни клочка исписанной бумаги. Возможно, он вообще не умел читать. Но считать он явно умел, причем хорошо: покойный носил с собой десять имперских золотых монет с портретом Бонапарта в лавровом венке.

Уэссекс сунул деньги в карман и дал деру. Несколько минут спустя он уже находился в полной безопасности, в доме Макларена, а Этелинг помогал ему снимать мундир, всем своим видом выражая неодобрение.

— Ну имей же совесть! — возмутился Уэссекс — На мне нет ни капли крови!