Или развалины: то был не замок,

И не дворец, а просто дом кирпичный,

Без потолка, с обрушенным карнизом

И маленькими окнами. (Без окон,

С подвальным входом, нижний был этаж).

Обломками старинных изразцов

И кирпичей засыпанные сени

Высокою крапивой заросли,

Тогда как на стенах, вверху, ютились

Березки и кудрявились кусты...

VI

Все проходили равнодушно мимо

Кирпичных стен неживописной этой

Развалины; один Вадим Кирилин

Любил там по часам стоять и слушать,

Как наверху весенний ветерок,

Порхая, шелестел листвой березок,

И как там пели птички... Это все

Невольно говорило сердцу и уму,

Что жизнь и знать не хочет ни о том,

Что было, ни о том, что будет. Всю

Природу удовлетворяет миг

Насущного... Но мы не таковы!

Без прошлого и будущего мы

Не можем жить, принадлежа всецело

Обоим, как растительная жизнь

Принадлежит корням, цветочной пыли

И завязи плодов. Между грядущим

И прошлым мы - таинственная точка,

Лучистая, которая нам светит

Или назад, или вперед... Кирилин

Любил, оглядываясь, рисовать

И нашу быль, и наши небылицы:

Немудрено, что стоя перед этой

Красноречиво-бедной стариной,

С ее нерадостно прожитым веком,

Мечтал он и, мечтая, домечтался

До лихорадочного бреда. Вот как сам

Описывал он мне свой странный бред,

Наверное прикрашенный его

Живой фантазией:

VII

"Всю ночь согреться

Не мог я; но, ты знаешь, я люблю

Простудою лечиться от простуды,

Прогулкой от бессонницы; и вот,

Не торопясь, дошел я до того

Монастыря, где схоронен отец мой

И где когда-нибудь меня зароют,

И там застал я позднюю обедню,

Заупокойную; но я заметил

У клироса Метелкина Захара,

А где Захар Кузьмич, там не могу я

Молиться - сам не знаю почему...

Быть может, оттого, что осуждаю,

А если осуждаю, то грешу,

И этот грех мешает мне молиться.

В приделе гроб стоял, и так сквозило

Тлетворной сыростью, что вышел я

На воздух, - голова кружилась, сердце

В виски стучало. Утро было тихо,

Тепло и пасмурно... Я был не в духе

И тосковал, и даже без причины

Готов был плакать... Незаметно, ежась,

Я подошел к обломкам, - сам обломок

Великого чего-то, может быть,

И беспредельного чего-то, - но чего?

Не ведаю... И вот невольно стал я

Глядеть в окно глухой, кирпичной

Развалины, и вдруг передо мной

Возник далекий век... В туманном

И пыльном полусумраке, в окне

Я увидал тесовую кровать

Под пестрым пологом; а там, за нею

В углу на гвоздике, ручник с каймою

Из деревенских кружев.
– Протираю

Глаза и вижу: как во сне: к окошку

Подходит девушка и, пригорюнясь,

Одной рукой поддерживает локоть

Другой руки; камчатный сарафан

Еще не доверху застегнут; видно,

Не рано встала, подошла к окошку,

Задумалась и молча смотрит вдаль.

"Уж не княжна ли?..
– думаю. У ней

На голове жемчужная повязка

И с длинными подвесками сережки

Из серебра и бирюзы... Вздохнув,

Она меня заметила - и брови

Слегка приподнялись, и потемнели

Большие, влажно серые глаза;

И как-то странно: розовые пятна

На молодом лице ей не мешали

Казаться страшно бледной.

VIII

Все-то

Вдруг замерло во мне, когда она

Заговорила... Господи! Какой

Прерывистый и ласково-плачевный

Был это голос: "Мальчик! ты не знаешь,

Какая день и ночь змея-тоска

Сосет мне сердце! Не котлы кипят

Кипучие, - ножи точат булатные...

Что будет с Русью?.. Старший брат мой

В глухой степи тамбовской в плен к ногайцам

Попался и зарезан... Младший брат мой

Дремучими болотами, лесами

Куда-то пробирался - и о нем

Ни слуху нет, ни духу: или леший

Завел его и заморил, иль ночью