«— Смотрите, — говорят, — какой мы народ: особенный, избранный… То есть народ-то наш, собственно, если до конца договаривать, дикарь: рук не моет и ковшей не полощет, да зато уж интеллигенция за него распялась… не живет, а горит — полтора столетия подряд. Интеллигенция переживает культурные эпохи — за народ. Интеллигенция выбирает пути развития — для народа. Где же происходит вся эта титаническая работа? Да в воображении той же самой интеллигенции!» Булгаков же в письме правительству от 28 марта 1930 г. одной из главных черт своего творчества назвал «упорное изображение русской интеллигенции как лучшего слоя в нашей стране».

В статье под парадоксальным и броским названием «Попрание силлогизма», вошедшей в книгу «Литература и революция», Т. утверждал: «Революционное XVIII столетие стремилось установить царство силлогизма. Наши «60-е годы» тоже проникнуты были духом рационализма. Воинственный силлогизм в обоих случаях был отрицанием неразумных идей и учреждений… Рационализм не согласен и не способен считаться со слепой инерцией, заложенной в исторические факты. Он хочет все проверить разумом и перестроить. А так как далеко не у всех общественных учреждений логически сведены концы с концами, то силлогизм не может не представляться им крайне беспокойным и подозрительным субъектом. Цензура и есть ведь не что иное, как инспекция над силлогизмом. Диалектика не отметает силлогизма, наоборот, она усыновляет его. Она дает ему плоть и кровь, и вооружает его крыльями — для подъема и спуска». Здесь вспоминается диалог Воланда и Бегемота перед Великим балом у сатаны. Кот-оборотень, любимый шут «князя тьмы», считает, что его речи представляют собой «вереницу прочно упакованных силлогизмов, которые оценили бы по достоинству такие знатоки, как Секст Эмпирик, Марциан Капелла, а то, чего доброго, и сам Аристотель». Махинацию же с королем во время неудачно складывающейся шахматной партии с Воландом хитрый кот проделывает благодаря тому, что внимание присутствовавших было отвлечено шумом крыльев якобы разлетевшихся попугаев. Эти невидимые крылья — как бы пародия на слова Т. о марксизме, вооружающем силлогизм крыльями.

Слова сатаны, обращенные к Бегемоту: «на кой черт тебе нужен галстук, если на тебе нет штанов» и «партия его в безнадежном положении», равно как и ответ кота: «Положение серьезное, но отнюдь не безнадежное, больше того: я вполне уверен в конечной победе», — возможно, высмеивают попытки большевиков одурманить нищий народ сказками о коммунистическом рае после победы мировой революции и пародируют постоянно высказывавшуюся Т. уверенность в конечной победе, несмотря на очевидную (для Булгакова — уже в 1924 г.) безнадежность положения группы Т. во Всесоюзной Коммунистической Партии (большевиков) и международном коммунистическом движении. Писатель здесь пародировал не только веру в социалистическую утопию и торжество всемирной пролетарской революции, свойственную Т. до конца его дней, но и вообще присущее марксистам стремление свести все проявления живой жизни к цепочке силлогизмов.

В «Мастере и Маргарите» есть еще одна перекличка с «Литературой и революцией». Т. приводит слова великого русского поэта Александра Блока (1880–1921), почерпнутые из воспоминаний поэтессы Надежды Павлович (1895–1980): «Большевики не мешают писать стихи, но они мешают чувствовать себя мастером… Мастер тот, кто ощущает стержень всего своего творчества и держит ритм в себе», и следующим образом их комментирует: «Большевики мешают чувствовать себя мастером, ибо мастеру надо иметь ось, органическую, бесспорную, в себе, а большевики главную-то ось и передвинули. Никто из попутчиков революции — а попутчиком был и Блок, и попутчики составляют ныне очень важный отряд русской литературы — не несет стержня в себе, и именно поэтому мы имеем только подготовительный период новой литературы, только этюды, наброски и пробы пера — законченное мастерство, с уверенным стержнем в себе, еще впереди». В таком же положении, как и Блок, оказывается булгаковский Мастер. Автору романа о Понтии Пилате общество отказывает в признании, и выпавшие на его долю испытания в конце концов ломают внутренний стержень главного героя «Мастера и Маргариты». Вновь обрести этот стержень он может лишь в последнем приюте Воланда. Сам Булгаков, хотя и наделил Мастера многими чертами своей судьбы, внутренний творческий стержень сохранил на всю жизнь и, по справедливому замечанию враждебной ему критики, выступал в советской литературе как писатель, «не рядящийся даже в попутнические цвета» (эту цитату из статьи главы РАППа Л. Л. Авербаха (1903–1939) в письме к Правительству от 28 марта 1930 г. автор выделил крупным шрифтом). Стержнем была любовь к свободе, стремление говорить правду и проповедовать гуманизм, что и отразилось в этическом идеале, выдвигаемом Иешуа Га-Ноцри.

Булгаков не принимал у Т. классового подхода к литературе и жизни и веры в грядущее торжество и благотворное значение мировой социалистической революции, его центральной идеи, что «единственным хозяином должен стать коллективный человек», пределы могущества которого «определяются лишь познанием естественных сил и умением использовать их». В образе председателя МАССОЛИТа Михаила Александровича Берлиоза, гибнущего в результате несчастного случая от рук комсомолки-вагоновожатой, а не по вине белогвардейцев или интервентов, как раз и спародирована безосновательная уверенность в грядущем всемогуществе социалистического «коллективного человека», в его способности познать и использовать силы природы и перестроить общество по заранее намеченному плану. Другой образец «нового человека» — Полиграф Полиграфович Шариков из повести «Собачье сердце», жуткий гибрид доброго пса и хулигана-пролетария, которого приходится силой возвращать в первобытное собачье состояние, ибо в человеческом облике он грозит погубить как своего создателя профессора Преображенского, так и натравившего его на Преображенского председателя домкома Швондера.

Все же одну мысль автора «Литературы и революции» Булгаков, вероятно, хоть и с оговорками, но принимал. Т. отрицал противопоставление буржуазной и пролетарской культур и утверждал, что «исторический смысл и нравственное величие пролетарской революции в том, что она залагает основы внеклассовой, первой подлинно человеческой культуры». Автор «Мастера и Маргариты» был безусловным приверженцем такой культуры, но явно полагал, что она существовала задолго до 1917 г. и для ее рождения совсем не требовалась «пролетарская революция». Вероятно, было близко Булгакову и утверждение Т., содержащееся в третьем томе сборника «Как вооружалась революция»: «Наше несчастье, что страна безграмотная, и, конечно, годы и годы понадобятся пока исчезнет безграмотность, и русский трудовой человек приобщится к культуре». Председатель Реввоенсовета признавал существование русской национальной культуры, рассматривая Красную Армию и коммунистическую Советскую власть «национальным выражением русского народа в настоящем фазисе развития». Булгаков в письме от 28 марта 1930 г. указывал на «страшные черты моего народа», запечатлел отсталость и незатронутость культурой русского мужика в «Записках юного врача» и в том же письме правительству утверждал себя продолжателем русской культурной традиции, подчеркивая в своем творчестве «изображение интел-лигентско-дворянской семьи, волею непреложной исторической судьбы брошенной в годы гражданской войны в лагерь белой гвардии, в традициях «Войны и мира»». Не исключено, что именно своеобразная приверженность Т. к национальной культуре, пусть и в совсем иной, чем автор «Белой гвардии» форме, предопределила заинтересованное отношение и даже определенную симпатию к нему со стороны Булгакова. Вероятно, для писателя в образе Т. навсегда слились апокалиптический ангел — губитель белого воинства, яркий оратор и публицист и толковый администратор, пытавшийся упорядочить советскую власть и совместить ее с русской национальной культурой.

«ТЬМА ЕГИПЕТСКАЯ», рассказ. Опубликован: Медицинский работник, М., 1925, №№ 26, 27, с подстрочным примечанием: «Из готовящейся к изданию книги «Записки юного врача». Т. е. входит в автобиографический цикл «Записки юного врача». Заглавие рассказа имеет своим источником следующее место в Ветхом завете: «И сказал Господь Моисею: простри руку твою к небу, и была густая тьма по всей земле Египетской три дня; не видели друг друга, и никто не вставал с места своего три дня, у всех же сынов Израилевых был свет в жилищах их» (Исход, 10, 21–23). Тьма египетская у Булгакова — это темнота крестьян, с которой вынужден бороться главный герой, юный врач сельской больницы, неся им свет «истинной веры» — знания. Действие происходит в декабре 1917 г., однако дыхания Октябрьской революции еще не чувствуется в сельской глуши, в сорока верстах от уездного центра (здесь изображено село Никольское Сычевского уезда Смоленской губернии, где Булгаков работал земским врачом с сентября 1916 г. по сентябрь 1917 г.). Тьма, охватившая лишенное фонарей село, вполне сравнима с темнотой крестьян, по-своему истолковывающих любые указания доктора, да так, что иной раз это действительно приводит к «тьме египетской» в глазах, когда пациенты едва не гибнут от неправильного приема лекарств. В финале Т. е. юный врач видит сон, где он сам, фельдшер и медсестры предстают как рыцари, которым предстоит побороть народную темноту: «Потянулась пеленою тьма египетская. и в ней будто бы я… не то с мечом, не то со стетоскопом. Иду… борюсь… В глуши. Но не один. А идет моя рать: Демьян Лукич, Анна Николаевна, Пелагея Иванна. Все в белых халатах, и все вперед, вперед…» В романе «Белая гвардия» (1922–1924) в сне Алексея Турбина крестоносцу уподоблен погибший в первую мировую войну вахмистр Жилин, что говорит о честно им исполненном долге, как исполнили его и красные, павшие на Перекопе и тоже оказавшиеся в раю в бригаде крестоносцев. В Т. е. Булгаков подчеркивает приоритет «малых дел», постепенного просвещения народа даже после Октябрьской революции, и врач вместе с помощниками уподоблен крестоносной рати — борцам за святое дело. Однако происходит это лишь во сне, поскольку в 1926 г. Булгакову было уже очевидно, что новая власть никакими «малыми делами» заниматься не желает, а просветить народ на свой манер стремится в рамках масштабных и быстрых кампаний, вроде ликвидации неграмотности, достигая лишь поверхностного результата.

ФЛОРЕНСКИЙ, Павел Александрович (о. Павел) (1882–1937), русский философ, богослов, искусствовед, литературовед, математик и физик. Оказал существенное влияние на творчество Булгакова, особенно заметное в романе «Мастер и Маргарита». Ф. родился 9/21 января 1882 г. в местечке Евлах Елисаветпольской губернии (ныне Азербайджан) в семье железнодорожного инженера. Осенью 1882 г. семья переехала в Тифлис, где в 1892 г. Ф. поступил во 2-ю Тифлисскую классическую гимназию. Незадолго до окончания гимназического курса, летом 1899 г., пережил духовный кризис, осознал ограниченность и относительность рационального знания и обратился к принятию Божественной Истины. В 1900 г. Ф. окончил гимназию первым учеником с золотой медалью и поступил на физико-математический факультет Московского университета. Здесь он написал кандидатское сочинение «Об особенностях плоских кривых как местах нарушений прерывности», которое Ф. планировал сделать частью общефилософской работы «Прерывность как элемент мировоззрения». Он также самостоятельно изучал историю искусства, слушал лекции по философии творца «конкретного спиритуализма» Л. М. Лопатина (1855–1920) и участвовал в философском семинаре приверженца «конкретного идеализма» С. Н. Трубецкого (1862–1905) на историко-филологическом факультете. Ф. воспринял многие идеи профессора Н. В. Бугаева (1837–1903), одного из основателей Московского математического общества и отца писателя А. Белого. Во время учебы в университете Ф. подружился с Белым. В 1904 г. после окончания университета Ф. думал принять монашество, однако его духовник епископ Антоний (М. Флоренсов) (1874–1918) не благословил его на этот шаг и посоветовал поступать в Московскую Духовную Академию. Хотя Ф. блестяще окончил университет и считался одним из самых одаренных студентов, он отверг предложение остаться при кафедре и в сентябре 1904 г. поступил в МДА в Сергиевом Посаде, где поселился почти на тридцать лет. 12 марта 1906 г. в академической церкви произнес проповедь «Вопль крови» — против взаимного кровопролития и смертного приговора руководителю восстания на крейсере «Очаков» П. П. Шмидту («лейтенанту Шмидту») (1867–1906), за что был арестован и неделю провел в Таганской тюрьме. После окончания МДА в 1908 г. Ф. остался там преподавателем философских дисциплин. Его кандидатское сочинение «О религиозной Истине» (1908) стало ядром магистерской диссертации «О Духовной Истине» (1912), опубликованной в 1914 г. как книга «Столп и утверждение Истины. Опыт православной теодицеи в двенадцати письмах». Это — главное сочинение философа и богослова. 25 августа 1910 г. Ф. женился на Анне Михайловне Гиацинтовой (1883–1973). В 1911 г. принял священство. В 1912–1917 гг. Ф. был главным редактором журнала МДА «Богословский вестник». 19 мая 1914 г. его утвердили в степени магистра богословия и сделали экстраординарным профессором МДА. В 1908–1919 гг. Ф. читал курсы по истории философии на темы: Платон и Кант, мышление еврейское и мышление западноевропейское, оккультизм и христианство, религиозный культ и культура и др. В 1915 г. Ф. служил на фронте полковым священником военно-санитарного поезда. Ф. сблизился с такими русскими философами и религиозными мыслителями как С. Н. Булгаков, В. Ф. Эрн (1882–1917), Вяч. И. Иванов (1866–1949), Ф.Д.Самарин (умер в 1916 г.), В.В.Розанов (1856–1919), М. А. Новоселов (1864–1938), Е. Н. Трубецкой (1863–1920), Л.А.Тихомиров (1852–1923), протоиерей Иосиф Фудель (1864–1918) и др., был связан с «Обществом памяти Вл. С. Соловьева», основанным М. А. Новоселовым «Кружком ищущих христианского просвещения» и издательством религиозно-философской литературы «Путь». В 1905–1906 гг. вошел в созданное С. Н. Булгаковым, А. В. Ельчаниновым, В. Ф. Эрном, В. А. Свентицким и др. «Христианское братство борьбы», деятельность которого развивалась в русле христианского социализма. В 1918 г. Ф. принимал участие в работе отдела Поместного Собора Русской Православной Церкви о духовно-учебных заведениях. В октябре 1918 г. стал ученым секретарем Комиссии по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой Лавры и хранителем Ризницы. Ф. выдвинул идею «живого музея», предполагавшую сохранение экспонатов в той среде, где они возникли и существовали, и выступал поэтому за сохранение музеев Троице-Сергиевой Лавры и Оптиной пустыни как действующих монастырей (предложение Ф. осуществлено не было). После закрытия МДА в 1919 г. Ф. продолжал неофициально читать философские курсы ее бывшим и новым студентам в Даниловском и Петровском монастырях и на частных квартирах в 1920-е годы. В 1921 г. Ф. был избран профессором Высших художественно-технических мастерских (Вхутемас), где читал лекции по теории перспективы вплоть до 1924 г. С 1921 г. Ф. также работал в системе Главэлектро Высшего Совета Народного Хозяйства РСФСР, занимаясь научными исследованиями в области диэлектриков, результатом которых стала вышедшая в 1924 г. книга «Диэлектрики и их техническое применение». Ф. создал и возглавил отдел материаловедения в Государственном экспериментальном электротехническом институте, сделал ряд открытий и изобретений. В 1922 г. была издана книга Ф. «Мнимости в геометрии», основанная на курсе, который он читал в МДА и Сергиевском педагогическом институте. Эта книга вызвала резкую критику за идею конечной Вселенной со стороны официальных идеологов и ученых. В 1927–1933 г. Ф. работал также заместителем главного редактора «Технической энциклопедии», где опубликовал ряд статей. В 1930 г. Ф. стал по совместительству помощником директора по научной части Всесоюзного энергетического института. В 1920-е годы Ф. создает ряд философских и искусствоведческих работ, которые при его жизни так и не увидели света: «Иконостас», «Обратная перспектива», «Анализ пространственности и времени в художественно-изобразительных произведениях», «Философия культа» и др., которые по замыслу должны были составить единый труд «У водоразделов мысли» — своеобразное продолжение «Столпа и утверждения Истины», призванное теодицею, учение об оправдании Бога, допускающего зло в мире, дополнить антроподицеей, учением об оправдании человека, о мире и человеке в их причастности к Богу.