Шрифт:
ГЛАВА ШЕСТАЯ
1
Едва различимый запах молодой травки уже тянулся с лугов. Наголодавшаяся корова металась в хлеву, припадая губами к светлой дверной щели, откуда доносился этот призывный запах жизни, и жалобно мычала просилась на волю.
Но никто еще в селе не выгонял скотину на выпас: боялись внезапного возвращения зеленых. Стрельба все еще слышна была где-то в северной стороне. Бабы молили бога, чтобы подальше ушли зеленые в чьи-нибудь края, дали бы отдохнуть от бессонных ночей, от страха и беззакония...
К Серафиме, жене Макара, часто приходила соседка. Она сокрушенно качала головой и задавала всегда один и тот же вопрос:
– Серафимушка, переживем ай нет?
И сама отвечала:
– Только не думается. Страсти кругом и голодище...
Серафима, строгая и неразговорчивая, кивала головой, а сама все пряла и пряла пряжу, словно у нее была такая семья, что хоть ночей не спи, а пряди. Макару нравилось трудолюбие Серафимы, но он-то знал: это она прядет тоску по детям, которых у нее не было и не будет. Ждала внучат от Сонюшки, а она вон какую штуку выкинула.
Воспоминание о Соне больно отдалось в сердце Макара. Что-то тревожило Макара в поведении Сони, а что - он не знал. К какому берегу она хочет причалить? Бог весть! Но неспроста так неожиданно налетел на Светлое Озеро отряд Василия Ревякина и чуть не захватил штаб Токмакова, который стоял тогда в его доме. Макар сам видел, как Ревякин погнался за Токмаковым, выскочившим в одних штанах. И убил его где-то за селом, у омета соломы.
"Ох, пропадет, пропадет Сонюшка! Горе, горе стоит за ее спиной".
Весь день Макар возился во дворе. Приготовил соху, проверил в тайнике семенное зерно, но душа была неспокойна. Необъяснимая тревога точила и точила с самого утра.
Съев несколько запеченных на сковороде круглых картошин с крупинками соли на румяных боках, Макар собрался было пойти помочь больной куме управиться со скотиной, как вдруг за окном показались всадники. Вот они уже у крыльца...
Он еще не разобрал, кто это - красные или зеленые, но сердце его словно оборвалось. Ни от красных, ни от зеленых он уже не ждал ничего доброго.
В избу ввалился рыжий детина Герман в сопровождении четырех здоровенных молодцов.
Макар испуганно осел на лавку. Герман даром не возвращается на старые места!
– Ты Елагин Макар?
– грубо спросил он.
– Я...
– едва слышно ответил Макар.
Герман метнул взглядом на Серафиму:
– Бабе есть куда уйти? Секретное дело.
– Серафима, - попросил каким-то чужим, едва слышным голосом Макар, сходи к куме, помоги скотину убрать.
– Когда только в покое нас оставите, анчутки, - строго сказала Серафима, накидывая платок.
– Живей, живей, - сквозь зубы процедил Герман и помахал плетью.
Макар проводил взглядом жену до порога. Если бы она оглянулась, то прочла бы в этом взгляде мольбу не оставлять его. Но дверь хлопнула. Мимо окна прошла согнувшаяся Серафима.
– Ты выезжал с хутора, когда тут стоял штаб?
– грозно спросил Герман.
– Сам Токмаков посылал, - угодливо ответил Макар.
– К фельдшеру за лекарствами в Большую Липовицу.
– А куда заезжал без спросу?
– Соня, дочка, просила к ней заехать, она в Падах у подружки стояла. Давно не видались мы...
– А еще куда?
– шагнул ближе к Макару Герман.
– Больше никуда.
– Врешь!
– взвизгнул Герман и невидимым быстрым движением полоснул Макара плеткой.
Удар пришелся по плечу, боли не было, но Макар весь затрясся от страха.
– Кроме тебя, никто не мог сообщить красным о расположении штаба. Кому говорил?
Макар хорошо помнит, что только Соне сказал о своих постояльцах. Неужели она?.. Ужас охватил его от догадки.
– Крестом клянусь, - Макар рухнул на колени и несколько раз перекрестился.
– Иудиному кресту веры нет. Встань! Выводи лошадь!
Макар не мог оторвать колен от пола, словно кто прибил их гвоздями.
– Ну-у!
– заорал во все горло Герман и снова полоснул плеткой.
Двое грубо оторвали Макара от пола и толкнули к двери.
2
Зорька настороженно запрядала ушами.
Она уже давно научилась различать добрый разговор людей и их злую ругань. Возле конюшни незнакомые голоса громко кричат на хозяина, а он отвечает тихо и непривычно долго гремит замком.