Николай Николаевич расхохотался.

– И ушел из староверов?

– Ушел. А в Сиверскую, в православную, говорит, ездить далеко. Мухин сдержанно улыбался, довольный, что развеселил художника.
– А вот и церковь наша, - он посерьезнел, нахмурился.
– Тут все и произошло.

Нахмурился и Новицкий. Когда они вышли из машины, художник сказал:

– Эх-эх-эх, товарищ начальник, до чего же вы тут довели это сооружение. Ведь еще года три-четыре - и развалится храм. Конечно, не бог весть какой архитектурный памятник, но красиво как поставлен в парке. И озеро вдали блестит.

– Вы Мухина-то не расстраивайте.
– Корнилов вздохнул полной грудью, подставив лицо ласковому осеннему солнцу.
– Лучше потеребите товарищей из Общества по охране памятников.

– Если бы у них одна эта церковь была! Объектов много, а денег... Новицкий сделал красноречивый жест.

– Ладно. Давайте делом займемся, - сказал подполковник.
– Кто нам церковь откроет?

– Сторож совхозный, Баланин. Да вот и он.
– Участковый инспектор показал на согнутого недугом старика, стоявшего в сторонке, под раскидистой липой.

– Прохор Савельич!
– крикнул он.

Старик не спеша подошел, поздоровался. Глянул снизу вверх на Корнилова. Подполковник отметил, что глаза у старика были совсем молодые, синие, не выцветшие. "Оттого, что он все время вниз, в землю смотрит, что ли?" - подумал подполковник.

– Чем могу?
– спросил Баланин.
– Храм отворить?

– Открой, дядя Прохор, пожалуйста, - попросил Мухин.
– Товарищ подполковник из Ленинграда приехал, с милиции. А товарищ Новицкий художник.

Прохор Савельич скосился на Новицкого. Губы его расплылись в улыбке.

– Знаем, знаем, - сказал он.
– У меня дома две картинки ваших висят, Николай Николаевич. Репродукции.
– Он быстро открыл амбарный замок, растворил дверь.

– Две картинки?
– обрадовался Новицкий.
– Вот не ожидал. Польщен, знаете ли. А какие?
– он остановился на пороге церкви и заинтересованно смотрел на старика.

– "Лужская степь" и "Веранда".
– Прохор Савельич посторонился, пропуская в церковь Корнилова и участкового инспектора.
– "Веранда", знаете, там, где рябина на столе.

– Рябина на веранде!
– растроганно сказал Новицкий.
– Я ее больше всех люблю. Вы меня, Прохор Савельич, к себе не пригласите? Так захотелось посмотреть, как она, моя рябинка, в деревенском доме выглядит. Подлинник-то Русский музей купил, да что-то давно не выставляли.

– Рад буду, заходите. И дочке подарок. Она у меня в Суриковское мечтает поступить.

– Отчего же в Суриковское?
– удивился Новицкий.
– У нас свой институт есть, Репинский. Не хуже.

– Николай Николаевич!
– позвал Корнилов.
– Ты в Орлино зачем приехал? Свое самолюбие потешить или уголовному розыску помочь?

– Идите, идите, - тихо сказал старик.
– Начальник у вас, сразу вижу, человек серьезный. Мы с вами, если время будет, заглянем ко мне. Тут рядом, за парком. Молочком деревенским угощу.
– Он зажег свет, а сам остался у порога.

– Ну, что скажешь, Николай Николаевич?
– спросил Корнилов, когда художник остановился у иконостаса.

– Руки-ноги бы обломал хозяину, который погубил эту красоту, - тихо сказал Новицкий, хмуро разглядывая потемневшие, облезшие от дождей и плесени иконы, давно облупившуюся позолоту разрушенного временем и непогодой иконостаса.

Баланин приглушенно кашлянул.

– Спору нет - иконостас-то постарше церкви. Это я вам сразу могу сказать. Без экспертов. Конечно, не пятнадцатый век и не шестнадцатый... Да что же гадать... Надо смотреть внимательно, кое-что снять, на свет божий вынести.

– Мне еще отец рассказывал, - подал голос Баланин.
– В Селище в прошлом веке, в тот год, когда Пушкин погиб, церковь сгорела. А иконы мужики вынесли. Успели. Церковь в Селище восстанавливать не стали. Иконы церковный староста хоронил - Илья Степанов Кисочкин. Отец так говорил. А когда этот храм построили, Кисочкины иконы сюда передали.

– Вот и мне мать так же рассказывала, - обрадованный поддержкой, вставил участковый уполномоченный.

– Да-а, - вздохнул Новицкий.
– Дела и случаи. Какой-нибудь ящик мне, что ли... Хочу вот верхнюю достать.

Мухин взял ящик из большой кучи, поставил перед иконостасом. Новицкий оглянулся на сторожа. Тот кивнул.

Пока художник вынимал икону, Мухин показал Корнилову на то место, где лежал на полу брезент.

– Здесь, товарищ подполковник, мы и нашли его. Мелом обрисовали...