Шрифт:
– Ну, что?
– спросил Стасик.
– Гроб классный, - сообщила Вика.
– Весь в серебре. Интересно, неужели такие могилы никогда не разоряют и не свинчивают все это серебро? Ведь проверить невозможно!
– Кто знает, может, могильщики этим и занимаются, в ночь после похорон, - Стасик старался говорить как можно небрежней.
– Нет, я бы не хотел, чтобы меня хоронили в таком гробу. В простом ящике меньше вероятности, что тебя потревожат. Хоть ты ничего не чувствуешь, а все равно обидно. Или, наверно, лучше всего - пеплом на руки родным. Как Катька.
Рука девушки чуть задрожала, она крепче стиснула бинокль, унимая эту дрожь. Преувеличенно пристально вглядываясь в похоронную процессию, она спросила после паузы:
– Как ты думаешь, зачем она это сделала?
– Я надеялся, ты мне что-то объяснишь, - сказал Стасик.
– Ведь вы были подругами.
– Были, - сказала Вика, так и не поворачивая головы.
– Но я... я ничего не знаю. Если ты думаешь, что для меня это не было шоком, то ты ошибаешься... Послушай, ты поэтому взял меня с собой? Чтобы попытаться что-то выяснить?
– Ты ведь сама хотела поглядеть на похороны, - сказал Стасик.
– Сама завела об этом разговор... И, поскольку я все равно...
– Поскольку ты все равно решил проводить её в последний путь, хотя бы издали, то решил, почему бы не взять меня с собой? Покрасоваться передо мной своим романтическим горем? Ромео и Джульетта, да? Только Ромео из тебя не очень получается. Твою Джульетту ещё похоронить не успели, а ты уже клеишься ко мне.
– Я не клеюсь...
– быстро сказал Стасик.
– Я...
– Что - ты?
– Это сложно объяснить.
Девушка положила бинокль на подоконник и повернулась к парню.
– А ты попробуй. Может, я пойму.
– Ну... мне казалось, что я тебе не совсем безразличен, - выдавил Стасик, потеряв всю свою самоуверенность. Если теперь он и был похож на петуха, то на петуха, облитого водой, ошарашенного и жалкого.
– И поэтому тебе показалось, что я смогу утешить тебя в твоем горе? насмешливо спросила Вика.
Стасик молча пожал плечами.
– Тебя кто-нибудь когда-нибудь утешал?
– продолжала она свой допрос.
– Ну...
– промямлил Стасик.
– Родители.
– Брось придуриваться! Ты понимаешь, что я не о том.
Стасик поглядел ей прямо в глаза и сказал:
– Утешали.
– Кто? Катька? Или не только она?
– Она.
– И как это было?
– Вика немного расслабилась. Так расслабляется человек, услышавший то, что желал услышать.
– Нормально, - Стасик пожал плечами с видом бывалого бойца сексуального фронта.
– Расскажи, - попросила девушка.
– Да ладно, Вика, зачем тебе это?
– отозвался Стасик.
– Тем более, сейчас...
– Тем более, в такой день?
– уточнила Виктория.
– Как раз в такой день и надо. А то что получается?
– её губы вдруг скривились в злой усмешке, не по возрасту злой.
– "Моя милая в гробу...", да?
– Перестань!
– Стасик подскочил.
– Как ты можешь?
Вика уже взяла себя в руки.
– Просто хотела продемонстрировать тебе, что не хуже твоего умею подковыривать, если захочу.
– Я не подковыривал, - сказал Стасик.
– А что же ты делал? Пыжился передо мной? Давай, пыжься дальше.
– Я не пыжился перед тобой, - Стасик подошел к ней вплотную.
– Я, может, чепуху всякую нес, но я... Ты знаешь, когда ты мне позвонила и сообщила о смерти Катьки... Не знаю, почему, но я словно ждал этого... То есть, я не хочу сказать, будто ждал Катькиной смерти. Тем более, такой жуткой. Но я ждал какой-то развязки. Ну, было чувство, будто я в сумасшедших гонках участвую, и мою машину вот-вот занесет. Или... когда ты летаешь во сне, и вдруг зависаешь в воздухе, который становится таким густым и вязким, и тянет вниз и вниз. И ты готов на что угодно, лишь бы тебя перестало тянуть к земле. А потом... Потом ты уже хочешь приземлиться, даже если при этом сильно расшибешься, но уже не можешь сдвинуться ни туда, ни сюда. Воздух такой, слишком плотный, понимаешь? И тут лучше поскорее проснуться, чем вот так висеть. Мне хотелось, чтобы кто-нибудь крикнул, разбудил меня... И почему-то больше всего хотелось, чтобы это была ты!
– Почему именно я?
– спросила Вика.
– Потому что ты не представляешь, как я любил Катьку! Когда я видел её, мне становилось дурно, у меня голова кружилась! Это было как судорога, понимаешь? И хотелось кусать себя, выкинуть что-нибудь отчаянное, только бы эта судорога прошла! Твой голос по телефону... Он вонзился в меня как иголка... Как, знаешь, иголку или английскую булавку втыкают в сведенную судорогой мышцу, чтобы отпустило! Вот это ощущение - и мучительной боли, и одновременно освобождения - и было ощущением, которого я так ждал! И оно пришло от тебя, понимаешь, и я хотел, чтобы оно пришло только от тебя!