— Глеб, помоги даме, ты ведь у нас джентльмен, — усмехнулась Маргоша, — и вообще, познакомьтесь, наконец. Оля, это Глеб Калашников, мой приветливый, отлично воспитанный, гостеприимный пасынок. Глеб, это Оля Гуськова, моя школьная подруга.

— Очень приятно, — буркнул Глеб, спрыгнул с крыльца и присел на корточки перед Олей, подергал скобу крепления. — Да, здорово заело. Придется ампутировать ногу.

Оля вскинула на него испуганные сине-лиловые глаза. После гриппа лицо ее немного осунулось, стало почти прозрачным. Глаза казались огромными, фантастическими, на щеках светился нежный румянец. Глеб Калашников тихо присвистнул.

Он видел много красивых женщин. Но в этой было нечто особенное, инопланетное. И никакой косметики, ни грамма. Все свое, живое, натуральное.

— Простите, — пробормотала она, — я сейчас уеду… — Ну уж нет! — Он ловко расшнуровал лыжные ботинки, снял их вместе с лыжами, подхватил Олю на руки и торжественно внес в дом.

— Я же говорила — воспитанный, гостеприимный! — смеялась им вслед Маргоша. — Настоящий джентльмен!

Всего час назад, увидев у дома Маргошин черный «Опель», он был вне себя. Он не терпел, когда кто-то нарушал его планы. Но теперь от гнева не осталось и следа. Глеб был сама любезность. Он без конца подливал Оле шампанское, кормил свежей клубникой и черешней, целовал ручки, отвешивал головокружительные комплименты, смешно шутил, паясничал, вообще был возбужден чрезвычайно.

Никаких переговоров не получилось. В обществе двух красоток деловой мальчишник превратился в веселую вечеринку.

Маргоша была неотразима, напропалую кокетничала с двумя пивоварами из Бремена, строила глазки пройдохе-журналисту, который занимался рекламой в солидном журнале для банкиров. Каждый из присутствующих мужчин чувствовал ее особое внимание, это льстило самолюбию, однако лишних, ненужных иллюзий не рождало.

«Да, дружок, ты классный мужик, — говорили ее загадочные малахитовые глаза, — ты мне очень нравишься. Но я замужем, и прости, тебе не обломится. Вот была бы я свободна, тогда — другое дело…»

Удивительно, но даже самые тупые и бесчувственные могли прочитать это в ее выразительных взглядах и улыбках без особых усилий. Маргоша была талантливой, очень талантливой актрисой.

Оля совершенно ошалела. Она впервые в жизни попала в такой дом, в такую компанию, впервые в жизни ела свежую клубнику и черешню в январе, на заснеженной подмосковной даче. Слабость после гриппа, долгая лыжная прогулка, мягкое тепло камина, шампанское в сочетании со сладким крепким ликером «Белеус» сделали свое дело. К полуночи она уже почти дремала. Теплые губы весельчака-хозяина что-то шептали ей на ухо, ненароком скользили по щеке, по шее. Пальцы нежно перебирали ее густые шелковистые волосы, голова кружилась все сильней.

— Только учти, она девственница, — улучив минутку, быстро прошептала Маргоша, — смотри не спугни!

— Ну и шуточки у тебя, — усмехнулся Глеб, — в двадцать три года, с таким экстерьером — и девственница? Кончай заливать!

— Я тебя предупредила, — подмигнула Маргоша и тут же звонко засмеялась какой-то неуклюжей шутке бременского пивовара.

Под утро, обнаружив себя раздетой, в постели с Глебом Калашниковым, Оля не испугалась и не удивилась. Ей было так хорошо, что не хотелось открывать глаза. Весь запас неизрасходованной романтической энергии, копившейся в ней, выплеснулся наконец наружу в виде безумной, вечной любви. Тяжелая тоска сменилась восторгом, таким же мистическим и роковым.

Глеб Калашников, человек искушенный, опытный, повидавший многое на своем донжуанском веку, был слегка смущен столь бурным восторгом прекрасной девственницы. Он ждал чего угодно — слез, робости, гневного сопротивления и был готов с успехом преодолеть любые сложности. Однако не было ни сложностей, ни сопротивления. Оля бормотала восторженные слова про вечную любовь.

— Я умру за тебя… мы теперь вместе навсегда… Глеб считал себя тонким знатоком женской психологии. Его на мякине не проведешь. Это сейчас она за него умрет, а завтра будет капризно клянчить новую шубку, колечко с бриллиантиком. Знаем мы эти штуки… Однако ведь правда девственница, елки-палки.

Но ни завтра, ни через месяц, ни через полгода Оля не попросила у него ничего, что можно купить за деньги. Ее любовь была совершенно бескорыстна и чиста. Она хотела только одного — быть рядом с Глебом всегда, каждую минуту. Она говорила, что не может делить его с другой женщиной, и требовала развестись с женой. Иногда рыдала и даже теряла сознание. Говорила, что покончит с собой. Рассуждала о грехе и блуде. Не видела никаких препятствий для развода, так как с женой Глеб не был обвенчан в церкви.

— Слушай, — как-то посоветовала мудрая Маргоша, — ну повенчайся ты с Ольгой потихоньку. Что тебе стоит? Никто не узнает, а она успокоится хоть немного. А то ведь и правда сотворит с собой что-нибудь… — С ума сошла! Я ведь от Кати уходить не собираюсь.

— Никто не говорит о разводе, — пожала Маргоша плечами, — живи, как жил. Просто устрой ты этот спектакль. И тяни время, скажи, мол, не можешь бросить Катю так вот сразу, надо разменивать квартиру, а сейчас недосуг. В общем, не мне тебя учить.